~ Недохудожник ~
Все высокорейтинговые тексты, написанные мной для Фандомной Битвы 2016.
Все тексты были отбечены Hisana Runryuu.
Название: Пятьсот
Размер: драббл, 254 слова
Пейринг/Персонажи: Санс, Фриск(Чара)
Категория: джен
Жанр: даркфик, хоррор(?)
Рейтинг: R
Краткое содержание: Когда человек не видит, Санс всё больше предаётся сумасшествию.
Примечание/Предупреждения: смерть персонажа, издевательство над телом, психически нестабильный главный герой.
читать дальшеТишина.
Снова тишина.
Он недвижим, смакует передышку ровно до тех пор, пока в голове не начинает гудеть, заполняя пустоту. Тогда он подходит ближе, больше чувствуя, чем слыша, как под ногами хрустят остатки былого великолепия.
Он усаживается рядом с телом, в пятно золотого света, и смотрит. Проводит кончиками пальцев по обожжённому плечу, по лбу, к которому прилипла чёлка, легонько ворошит волосы на макушке. Вздыхает.
Он опускает руку на грудную клетку. Выдирает кость, застрявшую между рёбрами, осматривает заострённый конец, прикасается им к закрытому веку и надавливает. Рука не дрожит, даже когда наружу, хлюпая, вытекают кровь и глазное яблоко. Он выгибает запястье, проворачивая кость, выдёргивает и берётся за второй глаз.
Когда он заканчивает, на него смотрят две зияющие дыры, из которых — всё медленнее и медленнее — вытекает мутная жижа. Это лицо он видит в своих кошмарах — иногда во сне, иногда наяву, — но сейчас оно не шевелится, и он отчего-то сиюминутно счастлив.
Поддавшись порыву, он протягивает руку, раздвигает кишки, окунает ладонь в чашу развороченного живота, обмакивает пальцы в кровь и пишет на раскуроченной плитке «#500».
— Юбилей, однако, — говорит он — и не узнаёт свой голос. Глухо смеётся — и не узнаёт свой смех.
Ладони оборачиваются вокруг тонкой кишки, отрывают кусок. Руки дрожат, сворачивая жутковатое подобие розочки, которую он протягивает изуродованному телу.
— Извини, я без подарка, — снова смешок, слишком близкий к истеричному.
Не получив ответа, он сам вкладывает «цветок» в безвольную ладонь, сгибает вокруг него поломанные пальцы.
Мир искривляется, покрывается шумом, падает в темноту.
Он снова стоит в золотом коридоре.
К нему снова приближается ребёнок, сжимая в руке пыльный нож.
Пятьсот один.
Название: Любопытство
Размер: драббл, 439 слов
Пейринг/Персонажи: Эррор!Санс, ребёнок из произвольной AU
Категория: джен
Жанр: даркфик, хоррор(?)
Рейтинг: R
Краткое содержание: Всё началось с простого любопытства.
Примечание/Предупреждения: насилие
читать дальшеВсё началось с простого любопытства.
Как у ребёнка, разбирающего игрушку на части, чтобы поглядеть, как она сделана.
Только игрушка кричала и вырывалась, и разбираться очень не хотела. Он едва успел увернуться от пинка коротенькой детской ножки.
— Фу͟,́ ̵к͜а̶к н͘е̛в̢еж̷л̴иво͟,̵ — он погрозил ребёнку пальцем, и лодыжку тут же опутали несколько тонких голубых нитей. — А̵ ͠ты͝,́ м́еж͘ду̨ про͟чим,͞ в ̢гост͜ях̢.
Обыденное поучение очень плохо сочеталось как с ситуацией, так и с похожим на шум умирающего дисковода голосом. Ребёнок примолк, всхлипнув, и тут же дёрнулся, когда магические нити скользнули вверх по ноге, в несколько слоёв оборачиваясь вокруг коленного сгиба. Детские ручонки сжались в кулачки в попытке дотянуться, освободить ногу, но такие же нитки надёжно удерживали запястья у ребёнка над головой.
— Т͘ы́ же̛ ̨бо́л̕ь͘ше͢ не ҉бу̸д̶е̶шь? — он вопросительно склонил голову набок.
Ребёнок тут же отчаянно замотал головой.
— О̷б̡ещаеш̡ь?
Кивок, и ещё один, и ещё — с таким рвением, что хрустнули шейные позвонки.
— А в̵друг ̵всё͢-̢так̡и бу͢дешь?͡
Один из пальцев дёрнулся, направляя нить. Кольцо вокруг коленки сжалось. Сначала хлынула кровь. Затем раздался хруст перелома. Нити продолжили стягиваться, врезаясь глубже в мышцы, разрывая их. Сдался сустав. Нога ударилась об пол, ещё больше размазывая кровь по некогда идеально белой глади. Ангельское личико исказила гримаса боли. В тишине раздался новый крик.
Он застыл, рассеянно прислушиваясь к чему-то, затем нахмурился:
— Э̢т̨о̢ ͝я-т͜о͢ ̛пл̷о̵хой̷? Я̡ в҉сег͞о ͘ли̴шь̨ общаюс͡ь с͟о ̢св҉о͘им͠ го̴с̛т͟е̧м!͟ — он поморщился, взмахнул свободной рукой, указывая на лужу. — А ͟этот г̸о͟ст͜ь́ ̵в͝зял͘ ̀и ҉уст́роил̧ ͞та̕к͠ой͠ ̷ба͢рдак!͡ — он снова прислушался, поигрывая пальцами, нахмурился сильнее, пожаловался: — Я̷ все́го-т̵о͝ с͞п͡росил,̵ ̢как ͟у̶с̡тр́о̛ены̕ ͜ош҉иб҉к͡и Все̨лен́н͞ы͟х̀. Э̨т̸о͡ они отк̷аз͢алис̡ь ̴о̕т͢в͟еча̶ть!
На несколько секунд воцарилась тишина.
— Я͠ п̛р͝ос̶т̷о̵ ̵пос͝м͟о͝тре̵ть̀ х҉о͠ч̴у! — рявкнул он, свирепея.
Взявшаяся из ниоткуда стайка новых нитей пробила живот ребёнка, превращая кишки в кровавую кашу, обернулась вокруг позвоночника. Кричать уже больше не получалось. С губ срывались только слабые хрипы, вспенивая хлынувшую в рот кровь. В ушах стучало. По щекам заново потекли слёзы.
— С͠мо͞тр̷и́! — он расплылся в улыбке и, поймав на себе взгляд, показал пальцем на полосы на собственных скулах. — У̵ теб̛я т̕е͝п̷ер͝ь ̡т̧ак̛и͢е ͡ж͘е̡!̨
Не получив улыбки в ответ, он насупился, потянул.
— Дё͟р̕ни͝ ̴за вер͡ё̧в͟оч͜ку..̀.
Кусок за куском, ведомое магическими нитями и провожаемое его восторженным взглядом, наружу вытягивалось то, что осталось от кишок, выскабливалось с хрустящих под нитями позвонков, как мусор, мешающий рассмотреть устройство игрушки. Крови на полу стало больше, и восторг сменила брезгливость.
— Н̧у во͡т͘ ̴оп́я̴..͢.
ХРУСТ!
Подвешенная в воздухе душа ребёнка покрылась сетью трещин.
— Не̷т͡-н̡ет-нет̛!̸
Вокруг разрушающегося сердечка обернулись нити, собирая осколки воедино.
Ребёнок безвольно повис на удерживающих его нитях.
— Н͜у во̸т т̴ак ̧вс̴е̕гд̧а͡, — пожаловался он тишине.
Тело было выброшено в первую попавшуюся вселенную. Душа присоединилась к сотням таких же, спрятанным в недрах анти-пустоты.
А он?
Он пошёл искать новую игрушку.
Название: Прощение
Размер: миди, 4410 слов
Пейринг/Персонажи: Чара, Фриск, Флауи, Санс, упоминаются остальные
Категория: джен
Жанр: драма, немного hurt/comfort, немного ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: Любой выбор чреват последствиями. Даже если у тебя всегда есть возможность вернуться назад и его переиграть. Чара вспоминает об этом, когда счастливая концовка, вроде бы, уже достигнута.
Примечание/Предупреждения: присутствуют сцены насилия, смерть ключевых и второстепенных персонажей; альтернативная интерпретация концовки Soulless Pacifist; Чара и Фриск, для простоты, описываются как персонажи женского пола
читать дальшеТориэль медленно сползает по стене. Ярко-лиловая кровь — или магическая пародия на неё — оставляет на кирпиче причудливый след. Это почти красиво.
Смерть босс-монстров всегда самая противная, самая грязная: они слишком долго обращаются в пыль, а потому приходится иметь дело со всеми мерзкими подробностями. Чара брезгливо морщит нос, небрежным жестом стряхивая с ножа фиолетовые капли.
— Д-дитя... п-п-почему?.. — хрипит Ториэль. Ребёнок поднимает на неё взгляд, и губы сами собой растягиваются в улыбке, больше похожей на оскал. Тори передёргивает, и Чара улыбается шире, неспешно приближается к уже поверженной жертве, занося нож для последнего удара. Под ногами чавкает смесь пыли и крови.
— Потому что так надо, мам, — Чара с мрачным удовлетворением наблюдает, как широко распахиваются глаза Ториэль. Фриск предпочитает общаться жестами — это маме прекрасно известно, — и в последние секунды своей жизни она почти интуитивно понимает, кому обязана своей смертью.
В следующее мгновение на её голову, прямо промеж глаз, обрушивается нож. Для существа, состоящего из магии, чувство, стоящее за действием, подчас важнее самого действия, а в удар Чары вложено столько холода и убийственного безразличия, что лезвие входит в кость, как в масло. Череп раскалывается пополам. Чара поспешно отступает прочь, но её руку всё равно заливают смесь крови, ошмётков кости и остатков — это мозговое вещество? Она никогда особо не разбиралась в том, как именно работает анатомия у монстров.
Вид дрожащей и раскалывающейся в осколки души возвращает на лицо ребёнка пропавшую было улыбку. Осколки, мерцая, исчезают, и вместе с ними обращается в пыль и всё то, что раньше было монстром. Вязкая масса на руке у Чары не исключение, и она cтряхивает то, что не въелось глубоко в кожу. Её руки давно покрыты тонкой серой коркой, потому она не особо расстраивается, когда попытка не приносит особых результатов.
Чара ещё лишь пару секунд молча стоит над горкой пыли, как над свежей могилой, словно чтобы почтить память умершей матери. Впрочем, предыдущим жертвам даже такой чести оказано не было.
Отойдя от праха на пару шагов, Чара вытаскивает из кармана скомканный листок, тщательно разглаживает его на коленке, являя свету потрёпанную семейную фотографию. Четыре лица из семи перечёркнуты красным маркером.
Папирус был вычеркнут первым. На него было жаль тратить много времени и сил. К счастью, нож прорубил кость быстро и чисто. Лишённая туловища голова — что почти отдаёт ностальгией — ещё с полминуты что-то ей вещала, но Чара не помнит слов. Она помнит только, как упоительно сочно звучал треск ломающегося черепа под её ногой.
Второй была Андайн. Расправиться с ней оказалось легче ожидаемого. Как раньше воительница отказывалась поверить в добрые намерения человека, так теперь она не желала верить в предательство. Она до последнего не решалась атаковать в полную силу, и это её и сгубило. Даже умирая, она говорила что-то о чести и доверии — почти как Папирус, какая ирония! — глядя на ребёнка со смесью ужаса и отвращения. Чара с огромным удовольствием вырвала эту эмоцию с её лица — вместе с единственным глазом. Слизь и кровь, оставшиеся на пальцах, даже не успели опротиветь — так быстро Андайн обернулась пылью.
Альфис сдалась сама. Она просто рухнула на колени перед тем, что когда-то было её любимой и, кажется, забыла про мир вокруг, не желая жить одной. Чара прикончила её одним росчерком ножа, раскроив толстый рогатый череп наискось. Смерть оказалась быстрой: динозавриха и пискнуть не успела. Разве не в этом милосердие?
Санс нашёл Чару над прахом подруг. Битва с ним оказалась знакомой, как заезженная пластинка. И, как всегда, скелет слишком много болтал. Его заткнул лишь нож, прорубивший рёбра. Вид вязких капель костного мозга и костяной крошки, кажется, откликнулся грузом прошлых жизней. В том, как это осознание доломало тело, оставив позади лишь пыль, была особая отвратительная красота.
«Такие, как ты, всегда чем-то недовольны, да?»
Чару передёргивает. Выудив из кармана маркер, она остервенело замазывает красным лицо Ториэль. Остался лишь один, последний, всего один, а потом...
А потом?..
— Фриск?
Она шумно вдыхает и поднимает взгляд. Перед ней стоит Асгор, непонимающе, слишком наивно разглядывая ребёнка. Чара улыбается: он сам пришёл — неясно откуда и почему, но это неважно. Он сам пришёл, и его даже не пришлось искать. Идиот.
Она медленно приближается к отцу. Тот, почувствовав, наконец, угрозу, начинает отступать.
— Фриск, что происходит?
Чара ухмыляется шире, слыша нотки страха в его голосе.
— Дитя, что..? Почему ты..?
— Чара, стой!
Тонкий голосок, раздавшийся у неё за спиной, заставляет её замереть. Застывший перед ней монстр в одно мгновение становится совершенно неважным, теряет краски.
— Чара, может, не надо? Мне больше не нравится этот план.
Вдоль позвоночника пробегает холодок. Сделав над собой усилие, Чара оборачивается, упорно глядя в пол.
— Чара?
Она рывком поднимает голову. Перед ней стоит Азриэль — такой, каким она его помнит в тот роковой день. Испуганный, потерянный...
— Чара, я не хочу никого убивать.
Она делает шаг вперёд. Из уголка губ Азриэля стекает что-то тёмное.
— Чара, давай вернёмся.
Это кровь. Неправильного, чёрного цвета. Чара делает ещё шаг и ещё.
— Ещё не поздно вернуться, правда?
Она переходит на бег, но расстояние между ними не сокращается ни на метр.
— Просто повернём обратно...
К первой струйке присоединяется ещё одна. На глазах выступают такие же тёмные слёзы.
— ...и всё будет хорошо.
Зрачки Азриэля расширяются, наполняя глаза своей чернотой. Тёмная кровь струями перечёркивает щёки.
— Правда, Чара?
Она спотыкается, падает, но поднимается и продолжает бежать, выкрикивает его имя, но он не слышит.
— Чара?
Его лицо начинает напоминать залитый кровью череп. Она кричит до хрипоты.
— Ч̴̢̧̀͢а̢͘͡р҉а͢͝҉͢?̡́̕͜͡
— Чара? Фриск?
Чара просыпается, тяжело дыша, и не сразу понимает, где находится. Что-то ударяет её по щеке.
— Эй, да просыпайтесь уже! — шёпотом кричит Флауи, и что-то белое ещё раз ударяется ей в щёку. Она узнаёт в снаряде один из «лепестков дружбы». Что вполне ожидаемо.
«Чара? Что случилось? С тобой всё в порядке?» — суетится где-то в подсознании Фриск.
Чара устало ворчит.
— М... Аззи, мы проснулись, успокойся. Просто дурной сон, — она отвечает сразу обоим и поворачивается набок. Прежде чем она успевает сфокусировать на Флауи мутный спросонья взгляд, в лоб ей ударяется ещё один «лепесток».
— Это за то, что опять не даёте мне спать, — отвечает цветок на невысказанный вопрос.
Чара чувствует, как её сознание отходит на задний план, будто она одновременно находится в своём теле и парит вне его. В следующий момент её тело садится на кровати, поворачивается к Флауи и начинает объяснять ситуацию языком жестов. Она перестаёт следить за диалогом пару секунд спустя. Сейчас Фриск руководит их общим телом, а потому Чара может расслабиться. Дни — годы? — проведённые в одном теле с Фриск, сгладили все былые неловкости.
Предоставив Фриск самой себе, Чара против своей воли возвращается мыслями к своему сну. Реальность уже давно начала путаться с воображением, и Чара не уверена, был ли сон надуманным или когда-то, в прошлых перезапусках, она уже что-то подобное проворачивала. Она напоминает себе, что это первый перезапуск, в котором она может управлять этим телом, а потому события сна просто не могли быть реальностью. Ухватившись за мысль, как за спасительную соломинку, она несколько раз мысленно её проговаривает.
Немного успокоившись, Чара обращает внимание на диалог Фриск и Флауи: как-никак, хотя бы можно просто слушать и не думать о сне и его ужасах.
— Прости, что тогда тебя не послушали, — торопливо изъясняется жестами Фриск, и Чаре даже немного интересно, как разговор зашёл в такие дебри.
— Да вы никогда не слушаете! — шипит Флауи. Он бы кричал, но будить весь дом себе дороже. — Что ты, что Чара. Ни-ког-да. Даже когда я прав.
— Но!..
— Особенно когда я прав! — перебивает Флауи и отворачивается, всем своим видом показывая, что дальше разговаривать не собирается.
Фриск тихо, но настойчиво стучит по прикроватной тумбочке, пытаясь привлечь внимание друга, но цветок только хмыкает и вздёргивает личико выше.
Чара мысленно вздыхает, понимая, что попытка отвлечься не засчитана. Мысли возвращаются обратно ко сну, к серой корке на руках, к брызгающей из-под ножа крови, хрусту ломающихся под лезвием рёбер, рвущимся мышцам, подсыхающему на руках месиву из мозгового вещества, костяной крошки и ещё чёрт знает чего!..
Ощущение настолько яркое, что Чара, случайно вырвав контроль над телом у Фриск, сгибается пополам, с трудом сдерживая рвотные позывы. Она хрипло дышит, дрожа всем телом. Сквозь шум в голове она слышит, как что-то фальцетом выспрашивает Флауи, но слов не разобрать.
«Чара? Что происходит? Тебе плохо?» — голос Фриск в сознании звучит, увы, вполне отчётливо, и в нём легко заметны нотки волнения. Чаре стыдно — она и сама не знает, почему.
— В порядке, всё в порядке, — выдавливает из себя она между быстрыми вдохами. — Просто... — она неопределённо машет рукой. — Просто.
— Прооосто, прооосто, — пискляво пародирует интонацию Флауи. — Да ничего не просто!
— Волнуешься? — подкалывает Чара, надеясь, что цветок смутится и замолчит. Ей потихоньку становится лучше, но писклявый голос брата в таком состоянии слишком раздражает. А тут ещё Фриск, хоть ничего не говорит, но зависла где-то на краю её сознания обеспокоенной тенью...
— Я? Волнуюсь?! Да ещё чего! — вскидывается Флауи.
Чара стискивает зубы.
— Да и вообще, как я могу волноваться? Я ни фига не чувствую, забыла? — продолжает цветок.
Когда он на мгновение умолкает, Фриск невинно спрашивает: «Ты точно в порядке?» — и терпению Чары приходит конец.
Шипя сквозь зубы, она поднимается с кровати.
— А... А? — Флауи достаточно озадачен её поведением, чтобы забыть, что он ещё хотел сказать. — Чара? Ты куда?
Фриск задаёт тот же вопрос одновременно с ним, и Чара не может не фыркнуть. Какая, всё же, ирония: один не умеет любить, а другая любит слишком много и слишком сильно — но мыслят они порой так похоже.
— Воды попить, — отвечает Чара им обоим. — Спи.
— Да иди ты! — успевает буркнуть Флауи за мгновение до того, как она скрывается за дверью.
Она едва успевает сделать шаг, как Фриск возобновляет попытки до неё достучаться: «Чара?»
«Пожелание скорейшего засыпания и к тебе относится», — поспешно отзывается Чара, не давая Фриск возможности продолжить расспросы.
В мыслях воцаряется блаженная тишина, но где-то на краю сознания, скребётся неявная тревога, своя и не своя сразу.
«Опять начинаешь? — думает Чара про себя, но вздыхает вслух. — Слушай, мне ведь действительно просто плохой сон приснился. Только и всего».
«Тебе чем-нибудь помочь?» — предлагает Фриск, и тон этой мысли настолько сочувствующий, что раздражение Чары тает, как туман поутру.
«Ты поможешь, если поспишь. Я всё равно сейчас не усну — а так хоть ты выспишься», — ни она, ни Фриск не знают, как, нарушая все законы логики, одна может высыпаться, пока другая бодрствует, но это проверенная схема, и им не впервой отдыхать по очереди, охраняя сон друг друга.
«Ты точно уверена, что не уснёшь?»
Чара отвечает красноречивым молчанием.
«Ладно, — сдаётся Фриск. — Тогда... доброй ночи, Чара».
Чара чувствует, как её рука сама собой поднимается, и её собственные губы целуют тыльную сторону ладони. Когда мгновение спустя тело вновь начинает полностью ей подчиняться, она повторяет жест с другой ладонью, зная, что Фриск это почувствует.
«Доброй ночи, — отвечает Чара. — Спи».
Пока Фриск затихает, устраиваясь спать, Чара старательно возводит между их сознаниями стену, чтобы не разбудить её ненароком своими полуночными блужданиями. Такая мысленная преграда — ещё один навык, выработанный за годы существования в одном теле. С тех самых пор, как она убила их всех до одного, пробила грудные клетки, вырвала души, пустила кровь рекой и развеяла пыль по всему Подземелью. И мир погрузился во Тьму, стал Тьмой и исчез...
Чара шумно вдыхает, хватаясь за грудь, где своим биением пытается разбить ребра в крошку сердце. Колени дрожат, и она тяжело приваливается к стене, пытаясь унять приступ паники. Вдох-выдох, вдох-выдох. Она отсчитывает секунды, понемногу успокаиваясь. В голове, на счастье, копошатся только её собственные мысли, а значит, Фриск она своим беспокойством не разбудила. Тем проще: меньше мороки.
Она не знает точно, сколько минут уходит на то, чтобы привести себя в более-менее адекватное состояние. От стены она отступает только будучи твёрдо уверенной, что ноги её удержат, и, даже когда первые несколько шагов оказываются успешными, она всё равно держится рукой за стену.
Путь от её комнаты до кухни в темноте занимает гораздо больше времени, чем обычно — особенно лестница на первый этаж: бледный лунный свет, падающий сквозь окно гостиной, не дотягивается до верхних ступенек, и их приходится нащупывать ногой. Лишняя минута дороги даёт ей возможность привести мысли в порядок, и к тому моменту, как босые пятки начинают шлёпать по прохладной кухонной плитке, Чара уже успевает успокоиться.
Пока она копается, выуживая чистый стакан из недр посудомоечной машины, взгляд цепляется за лежащий там же нож. Нашла!
Влажное стекло скрипит под судорожно сжавшимися пальцами. Чара вздрагивает и отставляет стакан на кухонную тумбу, не сводя глаз с тускло поблёскивающего лезвия. Рука сама собой протягивается вперёд, обхватывает гладкую рукоять, которая так удобно ложится в ладонь. Чара поворачивает нож, рассматривая клинок с одной стороны, с другой, и резким движением вгоняет его в живот Сноудрэйка по самую рукоять.
Монстрик сдавленно рычит, хрипит и ещё пытается вырываться. Чара широко улыбается — это трепыхание намного смешнее его глупых шуток! — и рывком вспарывает чешуйчатое брюшко. Сноудрэйк всегда напоминал ей плюшевую игрушку, и она чувствует разочарование, когда вместо мягкой набивки из разреза наружу брызжет кровь и вываливаются раскромсанные кишки.
Интерес к монстрику гаснет, и она возвращается к рассматриванию ножа. Он весь, от острия до рукояти, залит кровью, и, поддавшись мимолётному любопытству, Чара слизывает жидкость с лезвия. На языке расцветает металлический, кисловатый вкус, быстро смешиваясь с сухим безвкусием пыли. Она ловит на себе полный ужаса взгляд Сноудрэйка и медленно облизывается, наблюдая, как ещё больше искажается его лицо. Вот умора!
Чару передёргивает, и побелевшие пальцы разжимаются. Нож падает обратно в посудомоечную машину, которую Чара поспешно захлопывает. Тело плохо её слушается, и открыть кран раковины ей удаётся только с третьей попытки. Она подставляет руки под струю, пытаясь смыть с них липкое ощущение кашицы из крови и пыли. На языке всё ещё чувствуется жутковатый вкус; к горлу подступает комок, и Чара давится желчью, сплёвывает, полощет рот.
Её отпускает несколько минут спустя. Тяжело дыша, она ещё с минуту просто наблюдает за тем, как уплывает в сток вода, потом умывается, ещё раз полощет рот и закрывает кран. Она не спешит вытираться, наслаждаясь тем, как чистые капли воды сбегают по коже вниз. Взгляд бесцельно бродит по комнате, натыкается на забытый стакан, и она вспоминает, зачем вообще пришла на кухню.
Вздохнув, Чара берётся за полотенце, нехотя промакивает лицо и руки, идёт к холодильнику. Щурясь от яркого света, которым встречает её холодное нутро, она достаёт бутылку минералки, наполняет стакан до краёв и убирает бутыль обратно. Когда дверца закрывается, и кухня снова погружается в темноту, из-за её спины слышится голос:
— не спится?
Чара вздрагивает, оборачивается, чуть не опрокинув стакан. Взгляд легко находит в ночном полумраке два белых огонька. Санс стоит в дверях, не сводя глаз с Чары. Она отвечает ему тем же.
Молчание затягивается.
Так и не дождавшись ответа, скелет обрывает игру в «гляделки» и всматривается в то, как Чара складывает ладони в замок, нервно перебирает пальцами, заламывает руки — что угодно, лишь бы чем-то их занять. Чрезмерное внимание монстра удручает, и она шумно выдыхает через нос. Белые точки в глазницах Санса исчезают на мгновение, будто он моргнул, и, появившись вновь, фокусируются на лице Чары.
— фриск? — он пытается звучать уверенно, но интонация так и остаётся вопросительной.
— Мимо, — Чара улыбается уголками губ, подмечая малейший намёк на дискомфорт в глазницах Санса: он не боится, но хозяином ситуации себя сейчас точно не чувствует.
— значит, чара.
Это уже не вопрос, но Чара всё равно кивает:
— А я-то думала, ты такие вещи костьми чуешь.
— хех, вроде того, — улыбка становится чуть шире, но Чара прекрасно знает, насколько это наиграно. — а фриск значит..?
— Спит, — заканчивает за него Чара, сдержанно кивая.
Санс копирует её жест. Обычно он общается именно с Фриск, и это, кажется, первый раз, когда они с Чарой оказываются один на один. Ни он, ни она от этого определённо не в восторге.
Пространство кухни вновь заполняет противная, удушливая тишина.
— так что не спишь, ребёнок? — нарушает безмолвие Санс. Вопрос звучал бы почти невинно, если бы не висящее в воздухе напряжение.
— Не спится, — Чара нарочно понижает голос, пародируя тон скелета, и с удовольствием наблюдает, как чуть тускнеют его зрачки. — Тебе-то какое дело?
— тори не обрадуется, если узнает, что её ребёнок бродит по ночам, — и глазом не моргнув, отвечает Санс — не то чтобы он часто моргает.
— Ха. Ха. Ха, — раздельно проговаривает Чара. — Дааа, знаешь, а ты теряешь хватку. Такой ереси бы даже твой брат не поверил.
— ереси? — при упоминании Папируса голос Санса стремительно теряет напускное дружелюбие.
— Слабоватенько вышло, да. Обычно ты намного лучше врёшь, — она фыркает и улыбается одними губами, продолжая прожигать скелета взглядом. — Даёшь обещания, которые никогда не выполняешь. Говоришь, что заботишься о брате, и даёшь ему умереть, раз за разом. Делаешь вид, что тебе важно благополучие, кого ненавидишь, — её голос почти неощутимо меняется, и глаза угрожающе блестят. — Ты ведь просто прогнившая насквозь груда костей.
Санс молча и на вид спокойно выслушивает эту тираду и улыбается чуть шире, когда отвечает:
— ребёнок, ну, что так грубо? мы же вроде бы дружим, — его тон падает на октаву ниже, — и даже неплохо проводим время, — он делает шаг вперёд.
Маска холодного безразличия Чары ломается. Она быстро отступает назад, упираясь спиной в кухонную тумбу. Ладонь на автомате находит ручку посудомоечной машины, открывает. Чудом не поранившись, Чара на ощупь хватает нож и выставляет его перед собой, остриём указывая прямо Сансу в грудь. Теперь уже отшатывается скелет. Белые точки-зрачки потухают. Через мгновение кухню озаряет холодный голубой свет, бьющий из его левой глазницы.
Первую летящую в неё кость Чара разбивает ножом, от полудюжины, которые за ней последовали, отпрыгивает в сторону. Последняя всё же задевает босую ногу, и Чара оступается, неуклюже переставляет ногами, пытаясь восстановить равновесие и оставляя на плитке кровавые разводы. Времени на лишнюю возню нет: она загнана в угол между стеной и шкафом, в неё уже летят ещё с десяток снарядов, а из пола прорастают сияющие голубые кости, преграждая единственный путь к отступлению. Надеясь всё же успеть увернуться, она разрубает заслон ножом, но оскальзывается на собственной крови, и одна из костей впивается в левое плечо.
Хрустит, ломаясь, сустав; мышцы рвутся с противным хлюпающим звуком; красные капли веером обагряют стену позади. Без притупляющего ощущения действия ЛЮБВИ пробитое плечо отзывается обжигающей болью. В глазах темнеет, а собственный истошный крик Чара слышит будто бы через толщу воды.
Мутный взгляд находит самое яркое пятно в окружающем пространстве — пылающий глаз Санса. Она сжимает нож крепче — убить, сломать, растерзать! — и делает выпад. Скелет легко уворачивается, а она, не сумев затормозить, пролетает мимо и, врезавшись в противоположную стену, падает навзничь. Призванная кость пронзает правую руку, пригвождая её к полу. Голос Чары не выдерживает, и вопль быстро превращается в сдавленный хрип.
Сквозь биение крови в ушах она с трудом узнаёт звук набирающего мощь Бластера. В следующее мгновение её мир превращается в сосредоточие света и боли. Жжёная кожа и плоть слезают слоями, обнажая кости, которые тут же начинают чернеть. Чара молится о том, чтобы поскорее настала тишина и темнота.
Хватит!
Ненавижу!
Не могу!
Уничтожу!
Кто-нибудь!..
Но никто не...
— чёрт, — вздыхает Санс.
Чара несколько раз быстро-быстро моргает, жмурится, пытаясь понять, как такой тихий голос вообще слышен через царящую в её голове какофонию. Она открывает глаза, и она всё ещё в кухне, всё ещё прижимается спиной к кухонному столику, выставив перед собой нож, а Санс прикрывает глазницы — он не смотрит; это шанс; сейчас!.. — и устало трёт переносицу кончиками пальцев.
— Что? — еле слышно переспрашивает Чара вместо того, чтобы вогнать нож ему в рёбра.
— я не собираюсь с тобой драться, ребёнок, — Санс убирает руки в карманы, расслабляет плечи, возвращая себе привычный облик вечного пофигиста, и нарочито лениво приоткрывает глаза. — оно того не стоит.
Чара не знает, что здесь неправильно: слова скелета или его безразличие даже перед лицом явной угрозы, — но ощущение такое, будто её представление о мире — и так искажённое и кусочное — даёт трещину. Нож подрагивает в слишком сильно сжавшихся пальцах.
— Почему? — громче говорит она, пытаясь вернуть в голос уверенность. Получается плохо.
— потому что ты тоже не хочешь драться, — пожимает плечами Санс, встречаясь с ней взглядом. У Чары дыхание комком застывает в горле.
— С чего ты взял? — слова звучат чуть хрипло.
— разве я не прав?
— Ха-ха, — смешок тихий и слишком нервный. — Ни капли. Хочешь, докажу? — это прямая угроза, и Чара даже дёргает ножом, пытаясь добиться хоть какой-то реакции, но скелет не двигается с места.
— а я думаю, я всё же прав.
Она окончательно теряется. Мысли копошатся в голове, как мыши, но нужных нет. Она пытается отступить дальше назад — а на деле лишь сильнее вжимается спиной в кухонную тумбу — и вздёргивает импровизированное оружие повыше.
— Откуда ты знаешь, что я не... что я не, — Чара запинается, облизывает пересохшие губы, — не возьму и... и убью тебя? — несмотря на вызов в голосе, рука, сжимающая нож, дрожит всё сильнее. — Убью тебя прямо сейчас. Вот здесь. А потом и всех остальных. Я ведь убийца. Демон, — она неровно, рвано выдыхает и опирается локтем свободной руки на столешницу у себя за спиной. — Так откуда..?
— а я и не знаю, — пожимает плечами Санс, и почему-то в этом заявлении звучит слишком много уверенности... в чем?
Чара не знает, в чём именно дело: в самой фразе или в том, как она сказана, — но сердце, до этого выбивавшее бешеный ритм, затихает, а в голове пусто. Ноги словно ватные, и если раньше тумба позади казалась препятствием, то теперь Чара рада дополнительной опоре. Всё это, должно быть, отражается на её лице, потому что взгляд Санса — до этого почти угрожающе внимательный — становится мягче.
Когда ответа на его заявление так и не поступает, скелет, не разрывая зрительный контакт, осторожно делает шаг вперёд, потом ещё один, медленно сокращая расстояние между ним и ребёнком. Чара не шевелится и едва дышит. Он не глядя протягивает руку, кладёт на рукоять ножа поверх дрожащей ладони, и её пальцы разжимаются сами собой, легко отдавая оружие. Всё так же не глядя он откладывает нож в сторону, на кухонный стол.
— что же, разве я не прав? — Санс улыбается, и это одна из его редких настоящих улыбок. — ну что, ребёнок, иди сюда? — он раскрывает руки в приглашающем жесте.
Чара подаётся вперёд, обнимает его, а в следующую секунду всё тело пронзает боль. Кости, выросшие прямо из пола, пробивают их обоих. Хрустят, ломаясь, кости. Рвутся мышцы. Живот распарывает спереди, и из него дождём брызжет кровь, и, кажется, что-то медленно вываливается, но Чара не видит. Она кричит, пока кровь не наполняет горло, и она не начинает захлёбыва...
— плохая идея, да? — голос Санса возвращает её к реальности.
Она сидит на полу, вжавшись спиной в кухонный шкаф. Скелет уже отступил назад на пару шагов и теперь смотрит на неё почти виновато. Чара хмурится в ответ, и он, покачав головой, отворачивается — схватить нож и вогнать ему в спину! сейчас! это шанс! — отходит к противоположной стене, и, привалившись к ней спиной, съезжает на пол. Пару секунд он елозит, устраиваясь поудобнее, а потом прикрывает глазницы и затихает, позволяя кухне погрузиться в тишину.
Чара просто уверена, что он не спит — не та ситуация, — и Санс подтверждает догадку минуту спустя.
— знаешь, а ведь это Фриск так сказала... как там было?..
— М?
— что-то вроде... в конце концов, всё будет правильно, потому что иначе быть не может.
— Правильно? — она не может сдержать тихого смешка. — И ты в это веришь?
— ну, мы уже полтора года, как на поверхности. а могли бы всё ещё жить в Подземелье, под новым руководством. или в анархии. или мир вообще мог бы прекратить своё существование, — он не обвиняет, просто констатирует факт, но Чаре всё равно тошно. — хех, но всё-таки, заметь, такой богатый выбор, а мы всё равно здесь.
— И я могу в любой момент выбрать другой вариант! — она почему-то злится. — Один перезапуск — и всё! Откуда ты знаешь, что я..? — она умолкает сама, понимая, что повторяется.
Санс молчит, и это молчание красноречивей любого ответа.
Чара, подумав, рывком встаёт, подходит к скелету и, поколебавшись ещё немного, усаживается рядом. Тот приоткрывает одну глазницу, ненадолго скашивает на неё взгляд и вновь закрывает.
Она теребит край пижамной рубашки, пытаясь сообразить, что же именно её гложет.
— Думаешь, вот так, как сейчас, — это правильно? — наконец озвучивает она.
— хех, опять тот же вопрос? — Санс качает головой. — ребёнок... а ты сама как думаешь?
— Я?
— ну да.
Она умолкает, прислушивается к ощущениям. В груди тепло. Губы сами собой растягиваются в улыбку.
Чара прикрывает глаза, и когда она открывает их вновь, между ней и Сансом в воздухе висит, поблескивая, золотая искорка. Скелет явно её не замечает, но, протянув к ней руку, Чара чувствует на себе его взгляд. Она скашивает глаза: в приоткрытых глазницах горят привычные белые огоньки. Улыбнувшись чуть шире в ответ на немой вопрос, она прикасается к искре. По всему телу словно пробегает слабый разряд тока.
— Ты понимаешь, что всё действительно будет правильно, — шепчет она зачем-то. — Эта мысль наполняет тебя решимостью.
Она убирает руку, позволяя искорке исчезнуть, и усаживается прямее. Санс всё ещё на неё смотрит, и она ждёт, когда он задаст вопрос вслух.
— это была какая-то шутка, которую я не понимаю, да? — тихо смеётся он — и это совсем не та реакция, которую она ожидала.
— А... Да, вроде того, — она чуть запоздало присоединяется к его смеху.
После они сидят в тишине, общаясь без слов, молчанием говоря друг другу что-то, что, наверное, давно надо было сказать.
Чара замечает, что устала, только когда тело само собой заваливается набок, и она облокачивается на Санса. Если тот и заметил — хотя, скорее всего, так и есть, — то он не возражает. Веки тяжелеют, и, чуть повозившись, чтобы устроиться поудобнее, Чара закрывает глаза.
Она спит без снов, и первое, что чувствует при пробуждении, — то, как быстро движутся, жестикулируя, её руки. Похоже, Фриск проснулась первой.
— И всё же спать на полу не стоит, — это голос мамы. — Больше так не делайте, хорошо?
— так точно, тори, — лениво отзывается Санс откуда-то сбоку.
— Хорошо, мам, — Фриск ещё и кивает для порядка.
— Ладно, — в голосе Ториэль слышится улыбка, — тогда идите умывайтесь и одевайтесь. Скоро будем завтракать.
Фриск бросается выполнять указания, а Санс, судя по негромкому диалогу, задерживается в кухне и, видимо, травит шутки — Чара не вслушивается в слова, но слышит, как смеётся мама.
К тому моменту, когда Чара окончательно просыпается, Фриск уже поднимается на второй этаж.
«Всё в порядке?» — осторожно спрашивает она.
«Вроде, да, — отвечает Чара и, предугадывая следующий вопрос, добавляет: — Просто случайно уснула в кухне. Зато выспалась».
Фриск ничего не говорит, но чувствуется, что ей что-то всё же не даёт покоя.
«Ну, что ещё?» — Чара не может скрыть ноток раздражения.
«Вы с Сансом, — Фриск запинается и останавливается посреди коридора, подбирая нужное слово, — помирились?»
«Мы, — Чара колеблется лишь пару секунд. — Знаешь... Да. Мы помирились», — в это мгновение на губах играет её улыбка.
Эта улыбка плавно превращается в улыбку Фриск, и она мягко сжимает одну ладонь в другой — Чара благодарна ей за этот жест — и продолжает путь в сторону спальни.
— Вы где были? Нет, правда, где вас носило?! — набрасывается на них Флауи, едва они переступают порог своей комнаты.
— Просто задремали в кухне. Случайно, — отвечает Фриск и умудряется при этом выглядеть виновато. — Прости, что заставили тебя волноваться.
— Меня... Что? — цветок на секунду опешивает, а затем поднимает и так писклявый голос на октаву выше. — Волноваться?! Меня?! Да с какого перепугу мне волноваться?!
Пока Флауи продолжает ругаться, Чара осторожно «отталкивает» сознание Фриск на задний план — та, впрочем, легко ей уступает — и подходит ближе к столу, на котором стоит горшок.
— Аззи? — тихо зовёт она и повторяет громче, когда цветок её не слышит. — Аззи?
— Сколько раз тебе повторять, — Флауи мгновенно переключается на злобный шёпот, — что я не...
— Аззи, ты был прав.
— Я... что?
— Тогда, когда ты отказался убить людей и собрать их души... Ты был прав.
Рот Флауи шевелится, но он не издаёт ни звука.
Чара целует потерявший дар речи цветок в один из лепестков, быстро подхватывает из шкафа чистую одёжку и выскальзывает за дверь.
Все тексты были отбечены Hisana Runryuu.
Название: Пятьсот
Размер: драббл, 254 слова
Пейринг/Персонажи: Санс, Фриск(Чара)
Категория: джен
Жанр: даркфик, хоррор(?)
Рейтинг: R
Краткое содержание: Когда человек не видит, Санс всё больше предаётся сумасшествию.
Примечание/Предупреждения: смерть персонажа, издевательство над телом, психически нестабильный главный герой.
читать дальшеТишина.
Снова тишина.
Он недвижим, смакует передышку ровно до тех пор, пока в голове не начинает гудеть, заполняя пустоту. Тогда он подходит ближе, больше чувствуя, чем слыша, как под ногами хрустят остатки былого великолепия.
Он усаживается рядом с телом, в пятно золотого света, и смотрит. Проводит кончиками пальцев по обожжённому плечу, по лбу, к которому прилипла чёлка, легонько ворошит волосы на макушке. Вздыхает.
Он опускает руку на грудную клетку. Выдирает кость, застрявшую между рёбрами, осматривает заострённый конец, прикасается им к закрытому веку и надавливает. Рука не дрожит, даже когда наружу, хлюпая, вытекают кровь и глазное яблоко. Он выгибает запястье, проворачивая кость, выдёргивает и берётся за второй глаз.
Когда он заканчивает, на него смотрят две зияющие дыры, из которых — всё медленнее и медленнее — вытекает мутная жижа. Это лицо он видит в своих кошмарах — иногда во сне, иногда наяву, — но сейчас оно не шевелится, и он отчего-то сиюминутно счастлив.
Поддавшись порыву, он протягивает руку, раздвигает кишки, окунает ладонь в чашу развороченного живота, обмакивает пальцы в кровь и пишет на раскуроченной плитке «#500».
— Юбилей, однако, — говорит он — и не узнаёт свой голос. Глухо смеётся — и не узнаёт свой смех.
Ладони оборачиваются вокруг тонкой кишки, отрывают кусок. Руки дрожат, сворачивая жутковатое подобие розочки, которую он протягивает изуродованному телу.
— Извини, я без подарка, — снова смешок, слишком близкий к истеричному.
Не получив ответа, он сам вкладывает «цветок» в безвольную ладонь, сгибает вокруг него поломанные пальцы.
Мир искривляется, покрывается шумом, падает в темноту.
Он снова стоит в золотом коридоре.
К нему снова приближается ребёнок, сжимая в руке пыльный нож.
Пятьсот один.
Название: Любопытство
Размер: драббл, 439 слов
Пейринг/Персонажи: Эррор!Санс, ребёнок из произвольной AU
Категория: джен
Жанр: даркфик, хоррор(?)
Рейтинг: R
Краткое содержание: Всё началось с простого любопытства.
Примечание/Предупреждения: насилие
читать дальшеВсё началось с простого любопытства.
Как у ребёнка, разбирающего игрушку на части, чтобы поглядеть, как она сделана.
Только игрушка кричала и вырывалась, и разбираться очень не хотела. Он едва успел увернуться от пинка коротенькой детской ножки.
— Фу͟,́ ̵к͜а̶к н͘е̛в̢еж̷л̴иво͟,̵ — он погрозил ребёнку пальцем, и лодыжку тут же опутали несколько тонких голубых нитей. — А̵ ͠ты͝,́ м́еж͘ду̨ про͟чим,͞ в ̢гост͜ях̢.
Обыденное поучение очень плохо сочеталось как с ситуацией, так и с похожим на шум умирающего дисковода голосом. Ребёнок примолк, всхлипнув, и тут же дёрнулся, когда магические нити скользнули вверх по ноге, в несколько слоёв оборачиваясь вокруг коленного сгиба. Детские ручонки сжались в кулачки в попытке дотянуться, освободить ногу, но такие же нитки надёжно удерживали запястья у ребёнка над головой.
— Т͘ы́ же̛ ̨бо́л̕ь͘ше͢ не ҉бу̸д̶е̶шь? — он вопросительно склонил голову набок.
Ребёнок тут же отчаянно замотал головой.
— О̷б̡ещаеш̡ь?
Кивок, и ещё один, и ещё — с таким рвением, что хрустнули шейные позвонки.
— А в̵друг ̵всё͢-̢так̡и бу͢дешь?͡
Один из пальцев дёрнулся, направляя нить. Кольцо вокруг коленки сжалось. Сначала хлынула кровь. Затем раздался хруст перелома. Нити продолжили стягиваться, врезаясь глубже в мышцы, разрывая их. Сдался сустав. Нога ударилась об пол, ещё больше размазывая кровь по некогда идеально белой глади. Ангельское личико исказила гримаса боли. В тишине раздался новый крик.
Он застыл, рассеянно прислушиваясь к чему-то, затем нахмурился:
— Э̢т̨о̢ ͝я-т͜о͢ ̛пл̷о̵хой̷? Я̡ в҉сег͞о ͘ли̴шь̨ общаюс͡ь с͟о ̢св҉о͘им͠ го̴с̛т͟е̧м!͟ — он поморщился, взмахнул свободной рукой, указывая на лужу. — А ͟этот г̸о͟ст͜ь́ ̵в͝зял͘ ̀и ҉уст́роил̧ ͞та̕к͠ой͠ ̷ба͢рдак!͡ — он снова прислушался, поигрывая пальцами, нахмурился сильнее, пожаловался: — Я̷ все́го-т̵о͝ с͞п͡росил,̵ ̢как ͟у̶с̡тр́о̛ены̕ ͜ош҉иб҉к͡и Все̨лен́н͞ы͟х̀. Э̨т̸о͡ они отк̷аз͢алис̡ь ̴о̕т͢в͟еча̶ть!
На несколько секунд воцарилась тишина.
— Я͠ п̛р͝ос̶т̷о̵ ̵пос͝м͟о͝тре̵ть̀ х҉о͠ч̴у! — рявкнул он, свирепея.
Взявшаяся из ниоткуда стайка новых нитей пробила живот ребёнка, превращая кишки в кровавую кашу, обернулась вокруг позвоночника. Кричать уже больше не получалось. С губ срывались только слабые хрипы, вспенивая хлынувшую в рот кровь. В ушах стучало. По щекам заново потекли слёзы.
— С͠мо͞тр̷и́! — он расплылся в улыбке и, поймав на себе взгляд, показал пальцем на полосы на собственных скулах. — У̵ теб̛я т̕е͝п̷ер͝ь ̡т̧ак̛и͢е ͡ж͘е̡!̨
Не получив улыбки в ответ, он насупился, потянул.
— Дё͟р̕ни͝ ̴за вер͡ё̧в͟оч͜ку..̀.
Кусок за куском, ведомое магическими нитями и провожаемое его восторженным взглядом, наружу вытягивалось то, что осталось от кишок, выскабливалось с хрустящих под нитями позвонков, как мусор, мешающий рассмотреть устройство игрушки. Крови на полу стало больше, и восторг сменила брезгливость.
— Н̧у во͡т͘ ̴оп́я̴..͢.
ХРУСТ!
Подвешенная в воздухе душа ребёнка покрылась сетью трещин.
— Не̷т͡-н̡ет-нет̛!̸
Вокруг разрушающегося сердечка обернулись нити, собирая осколки воедино.
Ребёнок безвольно повис на удерживающих его нитях.
— Н͜у во̸т т̴ак ̧вс̴е̕гд̧а͡, — пожаловался он тишине.
Тело было выброшено в первую попавшуюся вселенную. Душа присоединилась к сотням таких же, спрятанным в недрах анти-пустоты.
А он?
Он пошёл искать новую игрушку.
Название: Прощение
Размер: миди, 4410 слов
Пейринг/Персонажи: Чара, Фриск, Флауи, Санс, упоминаются остальные
Категория: джен
Жанр: драма, немного hurt/comfort, немного ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: Любой выбор чреват последствиями. Даже если у тебя всегда есть возможность вернуться назад и его переиграть. Чара вспоминает об этом, когда счастливая концовка, вроде бы, уже достигнута.
Примечание/Предупреждения: присутствуют сцены насилия, смерть ключевых и второстепенных персонажей; альтернативная интерпретация концовки Soulless Pacifist; Чара и Фриск, для простоты, описываются как персонажи женского пола
читать дальшеТориэль медленно сползает по стене. Ярко-лиловая кровь — или магическая пародия на неё — оставляет на кирпиче причудливый след. Это почти красиво.
Смерть босс-монстров всегда самая противная, самая грязная: они слишком долго обращаются в пыль, а потому приходится иметь дело со всеми мерзкими подробностями. Чара брезгливо морщит нос, небрежным жестом стряхивая с ножа фиолетовые капли.
— Д-дитя... п-п-почему?.. — хрипит Ториэль. Ребёнок поднимает на неё взгляд, и губы сами собой растягиваются в улыбке, больше похожей на оскал. Тори передёргивает, и Чара улыбается шире, неспешно приближается к уже поверженной жертве, занося нож для последнего удара. Под ногами чавкает смесь пыли и крови.
— Потому что так надо, мам, — Чара с мрачным удовлетворением наблюдает, как широко распахиваются глаза Ториэль. Фриск предпочитает общаться жестами — это маме прекрасно известно, — и в последние секунды своей жизни она почти интуитивно понимает, кому обязана своей смертью.
В следующее мгновение на её голову, прямо промеж глаз, обрушивается нож. Для существа, состоящего из магии, чувство, стоящее за действием, подчас важнее самого действия, а в удар Чары вложено столько холода и убийственного безразличия, что лезвие входит в кость, как в масло. Череп раскалывается пополам. Чара поспешно отступает прочь, но её руку всё равно заливают смесь крови, ошмётков кости и остатков — это мозговое вещество? Она никогда особо не разбиралась в том, как именно работает анатомия у монстров.
Вид дрожащей и раскалывающейся в осколки души возвращает на лицо ребёнка пропавшую было улыбку. Осколки, мерцая, исчезают, и вместе с ними обращается в пыль и всё то, что раньше было монстром. Вязкая масса на руке у Чары не исключение, и она cтряхивает то, что не въелось глубоко в кожу. Её руки давно покрыты тонкой серой коркой, потому она не особо расстраивается, когда попытка не приносит особых результатов.
Чара ещё лишь пару секунд молча стоит над горкой пыли, как над свежей могилой, словно чтобы почтить память умершей матери. Впрочем, предыдущим жертвам даже такой чести оказано не было.
Отойдя от праха на пару шагов, Чара вытаскивает из кармана скомканный листок, тщательно разглаживает его на коленке, являя свету потрёпанную семейную фотографию. Четыре лица из семи перечёркнуты красным маркером.
Папирус был вычеркнут первым. На него было жаль тратить много времени и сил. К счастью, нож прорубил кость быстро и чисто. Лишённая туловища голова — что почти отдаёт ностальгией — ещё с полминуты что-то ей вещала, но Чара не помнит слов. Она помнит только, как упоительно сочно звучал треск ломающегося черепа под её ногой.
Второй была Андайн. Расправиться с ней оказалось легче ожидаемого. Как раньше воительница отказывалась поверить в добрые намерения человека, так теперь она не желала верить в предательство. Она до последнего не решалась атаковать в полную силу, и это её и сгубило. Даже умирая, она говорила что-то о чести и доверии — почти как Папирус, какая ирония! — глядя на ребёнка со смесью ужаса и отвращения. Чара с огромным удовольствием вырвала эту эмоцию с её лица — вместе с единственным глазом. Слизь и кровь, оставшиеся на пальцах, даже не успели опротиветь — так быстро Андайн обернулась пылью.
Альфис сдалась сама. Она просто рухнула на колени перед тем, что когда-то было её любимой и, кажется, забыла про мир вокруг, не желая жить одной. Чара прикончила её одним росчерком ножа, раскроив толстый рогатый череп наискось. Смерть оказалась быстрой: динозавриха и пискнуть не успела. Разве не в этом милосердие?
Санс нашёл Чару над прахом подруг. Битва с ним оказалась знакомой, как заезженная пластинка. И, как всегда, скелет слишком много болтал. Его заткнул лишь нож, прорубивший рёбра. Вид вязких капель костного мозга и костяной крошки, кажется, откликнулся грузом прошлых жизней. В том, как это осознание доломало тело, оставив позади лишь пыль, была особая отвратительная красота.
«Такие, как ты, всегда чем-то недовольны, да?»
Чару передёргивает. Выудив из кармана маркер, она остервенело замазывает красным лицо Ториэль. Остался лишь один, последний, всего один, а потом...
А потом?..
— Фриск?
Она шумно вдыхает и поднимает взгляд. Перед ней стоит Асгор, непонимающе, слишком наивно разглядывая ребёнка. Чара улыбается: он сам пришёл — неясно откуда и почему, но это неважно. Он сам пришёл, и его даже не пришлось искать. Идиот.
Она медленно приближается к отцу. Тот, почувствовав, наконец, угрозу, начинает отступать.
— Фриск, что происходит?
Чара ухмыляется шире, слыша нотки страха в его голосе.
— Дитя, что..? Почему ты..?
— Чара, стой!
Тонкий голосок, раздавшийся у неё за спиной, заставляет её замереть. Застывший перед ней монстр в одно мгновение становится совершенно неважным, теряет краски.
— Чара, может, не надо? Мне больше не нравится этот план.
Вдоль позвоночника пробегает холодок. Сделав над собой усилие, Чара оборачивается, упорно глядя в пол.
— Чара?
Она рывком поднимает голову. Перед ней стоит Азриэль — такой, каким она его помнит в тот роковой день. Испуганный, потерянный...
— Чара, я не хочу никого убивать.
Она делает шаг вперёд. Из уголка губ Азриэля стекает что-то тёмное.
— Чара, давай вернёмся.
Это кровь. Неправильного, чёрного цвета. Чара делает ещё шаг и ещё.
— Ещё не поздно вернуться, правда?
Она переходит на бег, но расстояние между ними не сокращается ни на метр.
— Просто повернём обратно...
К первой струйке присоединяется ещё одна. На глазах выступают такие же тёмные слёзы.
— ...и всё будет хорошо.
Зрачки Азриэля расширяются, наполняя глаза своей чернотой. Тёмная кровь струями перечёркивает щёки.
— Правда, Чара?
Она спотыкается, падает, но поднимается и продолжает бежать, выкрикивает его имя, но он не слышит.
— Чара?
Его лицо начинает напоминать залитый кровью череп. Она кричит до хрипоты.
— Ч̴̢̧̀͢а̢͘͡р҉а͢͝҉͢?̡́̕͜͡
— Чара? Фриск?
Чара просыпается, тяжело дыша, и не сразу понимает, где находится. Что-то ударяет её по щеке.
— Эй, да просыпайтесь уже! — шёпотом кричит Флауи, и что-то белое ещё раз ударяется ей в щёку. Она узнаёт в снаряде один из «лепестков дружбы». Что вполне ожидаемо.
«Чара? Что случилось? С тобой всё в порядке?» — суетится где-то в подсознании Фриск.
Чара устало ворчит.
— М... Аззи, мы проснулись, успокойся. Просто дурной сон, — она отвечает сразу обоим и поворачивается набок. Прежде чем она успевает сфокусировать на Флауи мутный спросонья взгляд, в лоб ей ударяется ещё один «лепесток».
— Это за то, что опять не даёте мне спать, — отвечает цветок на невысказанный вопрос.
Чара чувствует, как её сознание отходит на задний план, будто она одновременно находится в своём теле и парит вне его. В следующий момент её тело садится на кровати, поворачивается к Флауи и начинает объяснять ситуацию языком жестов. Она перестаёт следить за диалогом пару секунд спустя. Сейчас Фриск руководит их общим телом, а потому Чара может расслабиться. Дни — годы? — проведённые в одном теле с Фриск, сгладили все былые неловкости.
Предоставив Фриск самой себе, Чара против своей воли возвращается мыслями к своему сну. Реальность уже давно начала путаться с воображением, и Чара не уверена, был ли сон надуманным или когда-то, в прошлых перезапусках, она уже что-то подобное проворачивала. Она напоминает себе, что это первый перезапуск, в котором она может управлять этим телом, а потому события сна просто не могли быть реальностью. Ухватившись за мысль, как за спасительную соломинку, она несколько раз мысленно её проговаривает.
Немного успокоившись, Чара обращает внимание на диалог Фриск и Флауи: как-никак, хотя бы можно просто слушать и не думать о сне и его ужасах.
— Прости, что тогда тебя не послушали, — торопливо изъясняется жестами Фриск, и Чаре даже немного интересно, как разговор зашёл в такие дебри.
— Да вы никогда не слушаете! — шипит Флауи. Он бы кричал, но будить весь дом себе дороже. — Что ты, что Чара. Ни-ког-да. Даже когда я прав.
— Но!..
— Особенно когда я прав! — перебивает Флауи и отворачивается, всем своим видом показывая, что дальше разговаривать не собирается.
Фриск тихо, но настойчиво стучит по прикроватной тумбочке, пытаясь привлечь внимание друга, но цветок только хмыкает и вздёргивает личико выше.
Чара мысленно вздыхает, понимая, что попытка отвлечься не засчитана. Мысли возвращаются обратно ко сну, к серой корке на руках, к брызгающей из-под ножа крови, хрусту ломающихся под лезвием рёбер, рвущимся мышцам, подсыхающему на руках месиву из мозгового вещества, костяной крошки и ещё чёрт знает чего!..
Ощущение настолько яркое, что Чара, случайно вырвав контроль над телом у Фриск, сгибается пополам, с трудом сдерживая рвотные позывы. Она хрипло дышит, дрожа всем телом. Сквозь шум в голове она слышит, как что-то фальцетом выспрашивает Флауи, но слов не разобрать.
«Чара? Что происходит? Тебе плохо?» — голос Фриск в сознании звучит, увы, вполне отчётливо, и в нём легко заметны нотки волнения. Чаре стыдно — она и сама не знает, почему.
— В порядке, всё в порядке, — выдавливает из себя она между быстрыми вдохами. — Просто... — она неопределённо машет рукой. — Просто.
— Прооосто, прооосто, — пискляво пародирует интонацию Флауи. — Да ничего не просто!
— Волнуешься? — подкалывает Чара, надеясь, что цветок смутится и замолчит. Ей потихоньку становится лучше, но писклявый голос брата в таком состоянии слишком раздражает. А тут ещё Фриск, хоть ничего не говорит, но зависла где-то на краю её сознания обеспокоенной тенью...
— Я? Волнуюсь?! Да ещё чего! — вскидывается Флауи.
Чара стискивает зубы.
— Да и вообще, как я могу волноваться? Я ни фига не чувствую, забыла? — продолжает цветок.
Когда он на мгновение умолкает, Фриск невинно спрашивает: «Ты точно в порядке?» — и терпению Чары приходит конец.
Шипя сквозь зубы, она поднимается с кровати.
— А... А? — Флауи достаточно озадачен её поведением, чтобы забыть, что он ещё хотел сказать. — Чара? Ты куда?
Фриск задаёт тот же вопрос одновременно с ним, и Чара не может не фыркнуть. Какая, всё же, ирония: один не умеет любить, а другая любит слишком много и слишком сильно — но мыслят они порой так похоже.
— Воды попить, — отвечает Чара им обоим. — Спи.
— Да иди ты! — успевает буркнуть Флауи за мгновение до того, как она скрывается за дверью.
Она едва успевает сделать шаг, как Фриск возобновляет попытки до неё достучаться: «Чара?»
«Пожелание скорейшего засыпания и к тебе относится», — поспешно отзывается Чара, не давая Фриск возможности продолжить расспросы.
В мыслях воцаряется блаженная тишина, но где-то на краю сознания, скребётся неявная тревога, своя и не своя сразу.
«Опять начинаешь? — думает Чара про себя, но вздыхает вслух. — Слушай, мне ведь действительно просто плохой сон приснился. Только и всего».
«Тебе чем-нибудь помочь?» — предлагает Фриск, и тон этой мысли настолько сочувствующий, что раздражение Чары тает, как туман поутру.
«Ты поможешь, если поспишь. Я всё равно сейчас не усну — а так хоть ты выспишься», — ни она, ни Фриск не знают, как, нарушая все законы логики, одна может высыпаться, пока другая бодрствует, но это проверенная схема, и им не впервой отдыхать по очереди, охраняя сон друг друга.
«Ты точно уверена, что не уснёшь?»
Чара отвечает красноречивым молчанием.
«Ладно, — сдаётся Фриск. — Тогда... доброй ночи, Чара».
Чара чувствует, как её рука сама собой поднимается, и её собственные губы целуют тыльную сторону ладони. Когда мгновение спустя тело вновь начинает полностью ей подчиняться, она повторяет жест с другой ладонью, зная, что Фриск это почувствует.
«Доброй ночи, — отвечает Чара. — Спи».
Пока Фриск затихает, устраиваясь спать, Чара старательно возводит между их сознаниями стену, чтобы не разбудить её ненароком своими полуночными блужданиями. Такая мысленная преграда — ещё один навык, выработанный за годы существования в одном теле. С тех самых пор, как она убила их всех до одного, пробила грудные клетки, вырвала души, пустила кровь рекой и развеяла пыль по всему Подземелью. И мир погрузился во Тьму, стал Тьмой и исчез...
Чара шумно вдыхает, хватаясь за грудь, где своим биением пытается разбить ребра в крошку сердце. Колени дрожат, и она тяжело приваливается к стене, пытаясь унять приступ паники. Вдох-выдох, вдох-выдох. Она отсчитывает секунды, понемногу успокаиваясь. В голове, на счастье, копошатся только её собственные мысли, а значит, Фриск она своим беспокойством не разбудила. Тем проще: меньше мороки.
Она не знает точно, сколько минут уходит на то, чтобы привести себя в более-менее адекватное состояние. От стены она отступает только будучи твёрдо уверенной, что ноги её удержат, и, даже когда первые несколько шагов оказываются успешными, она всё равно держится рукой за стену.
Путь от её комнаты до кухни в темноте занимает гораздо больше времени, чем обычно — особенно лестница на первый этаж: бледный лунный свет, падающий сквозь окно гостиной, не дотягивается до верхних ступенек, и их приходится нащупывать ногой. Лишняя минута дороги даёт ей возможность привести мысли в порядок, и к тому моменту, как босые пятки начинают шлёпать по прохладной кухонной плитке, Чара уже успевает успокоиться.
Пока она копается, выуживая чистый стакан из недр посудомоечной машины, взгляд цепляется за лежащий там же нож. Нашла!
Влажное стекло скрипит под судорожно сжавшимися пальцами. Чара вздрагивает и отставляет стакан на кухонную тумбу, не сводя глаз с тускло поблёскивающего лезвия. Рука сама собой протягивается вперёд, обхватывает гладкую рукоять, которая так удобно ложится в ладонь. Чара поворачивает нож, рассматривая клинок с одной стороны, с другой, и резким движением вгоняет его в живот Сноудрэйка по самую рукоять.
Монстрик сдавленно рычит, хрипит и ещё пытается вырываться. Чара широко улыбается — это трепыхание намного смешнее его глупых шуток! — и рывком вспарывает чешуйчатое брюшко. Сноудрэйк всегда напоминал ей плюшевую игрушку, и она чувствует разочарование, когда вместо мягкой набивки из разреза наружу брызжет кровь и вываливаются раскромсанные кишки.
Интерес к монстрику гаснет, и она возвращается к рассматриванию ножа. Он весь, от острия до рукояти, залит кровью, и, поддавшись мимолётному любопытству, Чара слизывает жидкость с лезвия. На языке расцветает металлический, кисловатый вкус, быстро смешиваясь с сухим безвкусием пыли. Она ловит на себе полный ужаса взгляд Сноудрэйка и медленно облизывается, наблюдая, как ещё больше искажается его лицо. Вот умора!
Чару передёргивает, и побелевшие пальцы разжимаются. Нож падает обратно в посудомоечную машину, которую Чара поспешно захлопывает. Тело плохо её слушается, и открыть кран раковины ей удаётся только с третьей попытки. Она подставляет руки под струю, пытаясь смыть с них липкое ощущение кашицы из крови и пыли. На языке всё ещё чувствуется жутковатый вкус; к горлу подступает комок, и Чара давится желчью, сплёвывает, полощет рот.
Её отпускает несколько минут спустя. Тяжело дыша, она ещё с минуту просто наблюдает за тем, как уплывает в сток вода, потом умывается, ещё раз полощет рот и закрывает кран. Она не спешит вытираться, наслаждаясь тем, как чистые капли воды сбегают по коже вниз. Взгляд бесцельно бродит по комнате, натыкается на забытый стакан, и она вспоминает, зачем вообще пришла на кухню.
Вздохнув, Чара берётся за полотенце, нехотя промакивает лицо и руки, идёт к холодильнику. Щурясь от яркого света, которым встречает её холодное нутро, она достаёт бутылку минералки, наполняет стакан до краёв и убирает бутыль обратно. Когда дверца закрывается, и кухня снова погружается в темноту, из-за её спины слышится голос:
— не спится?
Чара вздрагивает, оборачивается, чуть не опрокинув стакан. Взгляд легко находит в ночном полумраке два белых огонька. Санс стоит в дверях, не сводя глаз с Чары. Она отвечает ему тем же.
Молчание затягивается.
Так и не дождавшись ответа, скелет обрывает игру в «гляделки» и всматривается в то, как Чара складывает ладони в замок, нервно перебирает пальцами, заламывает руки — что угодно, лишь бы чем-то их занять. Чрезмерное внимание монстра удручает, и она шумно выдыхает через нос. Белые точки в глазницах Санса исчезают на мгновение, будто он моргнул, и, появившись вновь, фокусируются на лице Чары.
— фриск? — он пытается звучать уверенно, но интонация так и остаётся вопросительной.
— Мимо, — Чара улыбается уголками губ, подмечая малейший намёк на дискомфорт в глазницах Санса: он не боится, но хозяином ситуации себя сейчас точно не чувствует.
— значит, чара.
Это уже не вопрос, но Чара всё равно кивает:
— А я-то думала, ты такие вещи костьми чуешь.
— хех, вроде того, — улыбка становится чуть шире, но Чара прекрасно знает, насколько это наиграно. — а фриск значит..?
— Спит, — заканчивает за него Чара, сдержанно кивая.
Санс копирует её жест. Обычно он общается именно с Фриск, и это, кажется, первый раз, когда они с Чарой оказываются один на один. Ни он, ни она от этого определённо не в восторге.
Пространство кухни вновь заполняет противная, удушливая тишина.
— так что не спишь, ребёнок? — нарушает безмолвие Санс. Вопрос звучал бы почти невинно, если бы не висящее в воздухе напряжение.
— Не спится, — Чара нарочно понижает голос, пародируя тон скелета, и с удовольствием наблюдает, как чуть тускнеют его зрачки. — Тебе-то какое дело?
— тори не обрадуется, если узнает, что её ребёнок бродит по ночам, — и глазом не моргнув, отвечает Санс — не то чтобы он часто моргает.
— Ха. Ха. Ха, — раздельно проговаривает Чара. — Дааа, знаешь, а ты теряешь хватку. Такой ереси бы даже твой брат не поверил.
— ереси? — при упоминании Папируса голос Санса стремительно теряет напускное дружелюбие.
— Слабоватенько вышло, да. Обычно ты намного лучше врёшь, — она фыркает и улыбается одними губами, продолжая прожигать скелета взглядом. — Даёшь обещания, которые никогда не выполняешь. Говоришь, что заботишься о брате, и даёшь ему умереть, раз за разом. Делаешь вид, что тебе важно благополучие, кого ненавидишь, — её голос почти неощутимо меняется, и глаза угрожающе блестят. — Ты ведь просто прогнившая насквозь груда костей.
Санс молча и на вид спокойно выслушивает эту тираду и улыбается чуть шире, когда отвечает:
— ребёнок, ну, что так грубо? мы же вроде бы дружим, — его тон падает на октаву ниже, — и даже неплохо проводим время, — он делает шаг вперёд.
Маска холодного безразличия Чары ломается. Она быстро отступает назад, упираясь спиной в кухонную тумбу. Ладонь на автомате находит ручку посудомоечной машины, открывает. Чудом не поранившись, Чара на ощупь хватает нож и выставляет его перед собой, остриём указывая прямо Сансу в грудь. Теперь уже отшатывается скелет. Белые точки-зрачки потухают. Через мгновение кухню озаряет холодный голубой свет, бьющий из его левой глазницы.
Первую летящую в неё кость Чара разбивает ножом, от полудюжины, которые за ней последовали, отпрыгивает в сторону. Последняя всё же задевает босую ногу, и Чара оступается, неуклюже переставляет ногами, пытаясь восстановить равновесие и оставляя на плитке кровавые разводы. Времени на лишнюю возню нет: она загнана в угол между стеной и шкафом, в неё уже летят ещё с десяток снарядов, а из пола прорастают сияющие голубые кости, преграждая единственный путь к отступлению. Надеясь всё же успеть увернуться, она разрубает заслон ножом, но оскальзывается на собственной крови, и одна из костей впивается в левое плечо.
Хрустит, ломаясь, сустав; мышцы рвутся с противным хлюпающим звуком; красные капли веером обагряют стену позади. Без притупляющего ощущения действия ЛЮБВИ пробитое плечо отзывается обжигающей болью. В глазах темнеет, а собственный истошный крик Чара слышит будто бы через толщу воды.
Мутный взгляд находит самое яркое пятно в окружающем пространстве — пылающий глаз Санса. Она сжимает нож крепче — убить, сломать, растерзать! — и делает выпад. Скелет легко уворачивается, а она, не сумев затормозить, пролетает мимо и, врезавшись в противоположную стену, падает навзничь. Призванная кость пронзает правую руку, пригвождая её к полу. Голос Чары не выдерживает, и вопль быстро превращается в сдавленный хрип.
Сквозь биение крови в ушах она с трудом узнаёт звук набирающего мощь Бластера. В следующее мгновение её мир превращается в сосредоточие света и боли. Жжёная кожа и плоть слезают слоями, обнажая кости, которые тут же начинают чернеть. Чара молится о том, чтобы поскорее настала тишина и темнота.
Хватит!
Ненавижу!
Не могу!
Уничтожу!
Кто-нибудь!..
Но никто не...
— чёрт, — вздыхает Санс.
Чара несколько раз быстро-быстро моргает, жмурится, пытаясь понять, как такой тихий голос вообще слышен через царящую в её голове какофонию. Она открывает глаза, и она всё ещё в кухне, всё ещё прижимается спиной к кухонному столику, выставив перед собой нож, а Санс прикрывает глазницы — он не смотрит; это шанс; сейчас!.. — и устало трёт переносицу кончиками пальцев.
— Что? — еле слышно переспрашивает Чара вместо того, чтобы вогнать нож ему в рёбра.
— я не собираюсь с тобой драться, ребёнок, — Санс убирает руки в карманы, расслабляет плечи, возвращая себе привычный облик вечного пофигиста, и нарочито лениво приоткрывает глаза. — оно того не стоит.
Чара не знает, что здесь неправильно: слова скелета или его безразличие даже перед лицом явной угрозы, — но ощущение такое, будто её представление о мире — и так искажённое и кусочное — даёт трещину. Нож подрагивает в слишком сильно сжавшихся пальцах.
— Почему? — громче говорит она, пытаясь вернуть в голос уверенность. Получается плохо.
— потому что ты тоже не хочешь драться, — пожимает плечами Санс, встречаясь с ней взглядом. У Чары дыхание комком застывает в горле.
— С чего ты взял? — слова звучат чуть хрипло.
— разве я не прав?
— Ха-ха, — смешок тихий и слишком нервный. — Ни капли. Хочешь, докажу? — это прямая угроза, и Чара даже дёргает ножом, пытаясь добиться хоть какой-то реакции, но скелет не двигается с места.
— а я думаю, я всё же прав.
Она окончательно теряется. Мысли копошатся в голове, как мыши, но нужных нет. Она пытается отступить дальше назад — а на деле лишь сильнее вжимается спиной в кухонную тумбу — и вздёргивает импровизированное оружие повыше.
— Откуда ты знаешь, что я не... что я не, — Чара запинается, облизывает пересохшие губы, — не возьму и... и убью тебя? — несмотря на вызов в голосе, рука, сжимающая нож, дрожит всё сильнее. — Убью тебя прямо сейчас. Вот здесь. А потом и всех остальных. Я ведь убийца. Демон, — она неровно, рвано выдыхает и опирается локтем свободной руки на столешницу у себя за спиной. — Так откуда..?
— а я и не знаю, — пожимает плечами Санс, и почему-то в этом заявлении звучит слишком много уверенности... в чем?
Чара не знает, в чём именно дело: в самой фразе или в том, как она сказана, — но сердце, до этого выбивавшее бешеный ритм, затихает, а в голове пусто. Ноги словно ватные, и если раньше тумба позади казалась препятствием, то теперь Чара рада дополнительной опоре. Всё это, должно быть, отражается на её лице, потому что взгляд Санса — до этого почти угрожающе внимательный — становится мягче.
Когда ответа на его заявление так и не поступает, скелет, не разрывая зрительный контакт, осторожно делает шаг вперёд, потом ещё один, медленно сокращая расстояние между ним и ребёнком. Чара не шевелится и едва дышит. Он не глядя протягивает руку, кладёт на рукоять ножа поверх дрожащей ладони, и её пальцы разжимаются сами собой, легко отдавая оружие. Всё так же не глядя он откладывает нож в сторону, на кухонный стол.
— что же, разве я не прав? — Санс улыбается, и это одна из его редких настоящих улыбок. — ну что, ребёнок, иди сюда? — он раскрывает руки в приглашающем жесте.
Чара подаётся вперёд, обнимает его, а в следующую секунду всё тело пронзает боль. Кости, выросшие прямо из пола, пробивают их обоих. Хрустят, ломаясь, кости. Рвутся мышцы. Живот распарывает спереди, и из него дождём брызжет кровь, и, кажется, что-то медленно вываливается, но Чара не видит. Она кричит, пока кровь не наполняет горло, и она не начинает захлёбыва...
— плохая идея, да? — голос Санса возвращает её к реальности.
Она сидит на полу, вжавшись спиной в кухонный шкаф. Скелет уже отступил назад на пару шагов и теперь смотрит на неё почти виновато. Чара хмурится в ответ, и он, покачав головой, отворачивается — схватить нож и вогнать ему в спину! сейчас! это шанс! — отходит к противоположной стене, и, привалившись к ней спиной, съезжает на пол. Пару секунд он елозит, устраиваясь поудобнее, а потом прикрывает глазницы и затихает, позволяя кухне погрузиться в тишину.
Чара просто уверена, что он не спит — не та ситуация, — и Санс подтверждает догадку минуту спустя.
— знаешь, а ведь это Фриск так сказала... как там было?..
— М?
— что-то вроде... в конце концов, всё будет правильно, потому что иначе быть не может.
— Правильно? — она не может сдержать тихого смешка. — И ты в это веришь?
— ну, мы уже полтора года, как на поверхности. а могли бы всё ещё жить в Подземелье, под новым руководством. или в анархии. или мир вообще мог бы прекратить своё существование, — он не обвиняет, просто констатирует факт, но Чаре всё равно тошно. — хех, но всё-таки, заметь, такой богатый выбор, а мы всё равно здесь.
— И я могу в любой момент выбрать другой вариант! — она почему-то злится. — Один перезапуск — и всё! Откуда ты знаешь, что я..? — она умолкает сама, понимая, что повторяется.
Санс молчит, и это молчание красноречивей любого ответа.
Чара, подумав, рывком встаёт, подходит к скелету и, поколебавшись ещё немного, усаживается рядом. Тот приоткрывает одну глазницу, ненадолго скашивает на неё взгляд и вновь закрывает.
Она теребит край пижамной рубашки, пытаясь сообразить, что же именно её гложет.
— Думаешь, вот так, как сейчас, — это правильно? — наконец озвучивает она.
— хех, опять тот же вопрос? — Санс качает головой. — ребёнок... а ты сама как думаешь?
— Я?
— ну да.
Она умолкает, прислушивается к ощущениям. В груди тепло. Губы сами собой растягиваются в улыбку.
Чара прикрывает глаза, и когда она открывает их вновь, между ней и Сансом в воздухе висит, поблескивая, золотая искорка. Скелет явно её не замечает, но, протянув к ней руку, Чара чувствует на себе его взгляд. Она скашивает глаза: в приоткрытых глазницах горят привычные белые огоньки. Улыбнувшись чуть шире в ответ на немой вопрос, она прикасается к искре. По всему телу словно пробегает слабый разряд тока.
— Ты понимаешь, что всё действительно будет правильно, — шепчет она зачем-то. — Эта мысль наполняет тебя решимостью.
Она убирает руку, позволяя искорке исчезнуть, и усаживается прямее. Санс всё ещё на неё смотрит, и она ждёт, когда он задаст вопрос вслух.
— это была какая-то шутка, которую я не понимаю, да? — тихо смеётся он — и это совсем не та реакция, которую она ожидала.
— А... Да, вроде того, — она чуть запоздало присоединяется к его смеху.
После они сидят в тишине, общаясь без слов, молчанием говоря друг другу что-то, что, наверное, давно надо было сказать.
Чара замечает, что устала, только когда тело само собой заваливается набок, и она облокачивается на Санса. Если тот и заметил — хотя, скорее всего, так и есть, — то он не возражает. Веки тяжелеют, и, чуть повозившись, чтобы устроиться поудобнее, Чара закрывает глаза.
Она спит без снов, и первое, что чувствует при пробуждении, — то, как быстро движутся, жестикулируя, её руки. Похоже, Фриск проснулась первой.
— И всё же спать на полу не стоит, — это голос мамы. — Больше так не делайте, хорошо?
— так точно, тори, — лениво отзывается Санс откуда-то сбоку.
— Хорошо, мам, — Фриск ещё и кивает для порядка.
— Ладно, — в голосе Ториэль слышится улыбка, — тогда идите умывайтесь и одевайтесь. Скоро будем завтракать.
Фриск бросается выполнять указания, а Санс, судя по негромкому диалогу, задерживается в кухне и, видимо, травит шутки — Чара не вслушивается в слова, но слышит, как смеётся мама.
К тому моменту, когда Чара окончательно просыпается, Фриск уже поднимается на второй этаж.
«Всё в порядке?» — осторожно спрашивает она.
«Вроде, да, — отвечает Чара и, предугадывая следующий вопрос, добавляет: — Просто случайно уснула в кухне. Зато выспалась».
Фриск ничего не говорит, но чувствуется, что ей что-то всё же не даёт покоя.
«Ну, что ещё?» — Чара не может скрыть ноток раздражения.
«Вы с Сансом, — Фриск запинается и останавливается посреди коридора, подбирая нужное слово, — помирились?»
«Мы, — Чара колеблется лишь пару секунд. — Знаешь... Да. Мы помирились», — в это мгновение на губах играет её улыбка.
Эта улыбка плавно превращается в улыбку Фриск, и она мягко сжимает одну ладонь в другой — Чара благодарна ей за этот жест — и продолжает путь в сторону спальни.
— Вы где были? Нет, правда, где вас носило?! — набрасывается на них Флауи, едва они переступают порог своей комнаты.
— Просто задремали в кухне. Случайно, — отвечает Фриск и умудряется при этом выглядеть виновато. — Прости, что заставили тебя волноваться.
— Меня... Что? — цветок на секунду опешивает, а затем поднимает и так писклявый голос на октаву выше. — Волноваться?! Меня?! Да с какого перепугу мне волноваться?!
Пока Флауи продолжает ругаться, Чара осторожно «отталкивает» сознание Фриск на задний план — та, впрочем, легко ей уступает — и подходит ближе к столу, на котором стоит горшок.
— Аззи? — тихо зовёт она и повторяет громче, когда цветок её не слышит. — Аззи?
— Сколько раз тебе повторять, — Флауи мгновенно переключается на злобный шёпот, — что я не...
— Аззи, ты был прав.
— Я... что?
— Тогда, когда ты отказался убить людей и собрать их души... Ты был прав.
Рот Флауи шевелится, но он не издаёт ни звука.
Чара целует потерявший дар речи цветок в один из лепестков, быстро подхватывает из шкафа чистую одёжку и выскальзывает за дверь.
@темы: Джаськино графоманство, Undertale