~ Недохудожник ~
Решил скинуть написанное для Битвы сюда. Потому что иначе обязательно забуду, что вообще писал XD
Фики написаны для команды WTF Undertale 2016.
Название: Что ни день, то приключение
Бета: Hisana Runryuu
Размер: драббл, 516 слов
Пейринг/Персонажи: Чара, Азриэль, побоку Андайн
Категория: джен
Жанр: флафф, приключения, юмор (?)
Рейтинг: G – PG-13
Примечание: AU относительно последовательности событий канона; Чара, для простоты, описывается как персонаж женского пола; спойлерзаявление Чары о том, как получить желание, надуманно (не соответствует мифам, сказкам и т.п.)
читать дальше— Аззи, у меня идея! — говорит Чара.
— Что за идея? — Азриэль уже заранее знает, что с этой фразы всегда начинается их очередное приключение. Точнее, «приключениями» их зовёт исключительно Чара. По мнению самого Азриэля, они называются либо «неприятностями», либо «поиском проблем на свою задницу». (Второе определение он, умудрённый опытом, использовал исключительно вне поля зрения и слуха родителей.)
В мыслях сразу всплывает тот случай, когда они пробрались в лаборатории и довели до нервного срыва королевского учёного. Азриэль тогда узнал, что, оказывается, на языке жестов тоже можно заикаться.
Или тот случай, когда они попытались проверить, водная ли черепаха Герсон или сухопутная. Старый монстр-то не особо на них обиделся, а вот некстати оказавшийся неподалёку Вошуа, увидев их эксперимент, решил, что проводится санитарный день, и долго гонялся за ними в попытках «и их отмыть».
Или тот случай, когда они «просто попытались разобраться, что привидения могут трогать, а что нет», и довели Напстаблука до слёз — не то чтобы это было так уж сложно. Любимый свитер Азриэля тогда принял удар на себя, и ему пришлось подбирать новый, не оплавленный пуловер.
Или тот случай, когда—
— Аззи, ты меня слушаешь? — притопывает ногой Чара, отрывая брата от весёленьких воспоминаний.
— А? Да. Да, конечно, Чара, — быстро-быстро закивал Азриэль.
— Тогда повтори то, что я только что сказала!
Азриэль замирает, не зная, что ответить. Хуже того, только с утра такое же требование мама выдвинула отцу.
Вид у брата настолько несчастный и потерянный, что Чара ухмыляется, говорит:
— Ты прям как папа! — и показывает ему язык.
— А ты как мама! — не остаётся в долгу Азриэль, но по тому, как топорщится мех у него на шее, ясно, что ему стыдно. Прям как отцу сегодня утром.
— Так вот, — милостиво переводит тему Чара, — я тут прочитала такое!.. Говорят, если раздобыть прядь волос ундины, то исполнится любое твоё желание. Круто, правда?
Азриэль не спрашивает, зачем именно она ему это рассказывает. Он даже не спрашивает, где она это вообще узнала. Вместо этого он переходит сразу к вопросу по существу:
— Ну, а где ты собираешься найти ундину? Я лично их никогда не видел. И единственная, о которой слышал, недавно вступила в ряды Королевской стра..., — он обрывает себя на полуслове, поняв, что сморозил лишнего, по тому, как у Чары загорелись глаза. — Чара, нет.
— ЧАРА, ДА!
***
«Что-то плоховато эти волосы исполняют желания», — думает Азриэль.
Чара несётся впереди, победно зажав в кулаке целый пучок ярко-красных волос. Брат бежит следом, стараясь не отставать от Чары. Замыкает импровизированный забег Андайн — та самая ундина, у которой они пять минут назад срезали её «конский хвост», — размахивая копьём и изрыгая поток слов, значения которых юный принц не знает и, наверное, у родителей спрашивать побоится.
«Если бы они действительно так хорошо исполняли бы желания, то мы были бы уже дома, — продолжает мысль Азриэль. — Или у нас хотя бы были бы шансы на выживание».
Даже если они доберутся до дома живыми, им ещё предстоит получить взбучку от мамы. Точнее, сначала их попытается отчитать отец, но Чара, как обычно, состроит большие и невинные глаза, и он сразу спасует. На маму это секретное оружие, увы, не действовало.
«Ну, вот почему я так... снова и снова...»
Впереди раздаётся весёлый смех Чары.
Азриэль понимает, что не откажет ей и в следующий раз.
Название: Ночные разговоры
Бета: _синица_
Размер: драббл, 719 слов
Пейринг/Персонажи: Санс, Папирус
Категория: джен
Жанр: hurt/comfort
Рейтинг: G — PG-13
читать дальшеСанс проснулся от собственного вскрика. Липкие остатки сна скрылись где-то в подсознании в считаные мгновения, но он был почти уверен, что в его ночном кошмаре, как всегда, кто-то умер: Андайн, Папирус, а может и он сам.
Это был пятый кошмар за неделю. Или третий? Он не в первый раз поймал себя на том, что не помнит ни сегодняшнее число, ни день недели. Нет, все воспоминания, достававшиеся ему от предыдущих перезапусков, приходили к нему только в виде таких ночных кошмаров, но чувство времени всё равно регулярно его подводило. Стало ли оно отказывать ещё до перезапусков, или переломный момент случился после?..
От размышлений Санса отвлёк громкий стук в дверь и столь же громкий оклик брата:
— САНС?
Появление Папируса у его двери было настолько привычным, даже ожидаемым, что эффект внезапности этого появления отсутствовал даже после ночного кошмара. Санс мысленно дал себе оплеуху: нечего было считать «привычным» то, что он пугает брата своими криками.
— САНС? ВСЁ В ПОРЯДКЕ? — Судя по звукам, Папирус схватился за дверную ручку, готовясь войти, если не получит ответа.
— да, бро. просто дурной сон, — торопливо отозвался Санс, садясь в кровати, и добавил, прекрасно зная, что брат ещё не вошёл только потому, что не любит соваться в чужие комнаты без приглашения: — входи, открыто.
Дверь немедленно распахнулась, и Папирус быстрым шагом пересёк комнату, присаживаясь на край кровати рядом с братом. Душу Санса кольнуло чувство стыда: он давно не видел брата настолько взволнованным.
— привет, бро. как дела? — он напустил в голос побольше беспечности, прикрываясь своей привычной улыбкой.
Папирус явно не купился на этот блеф.
— САНС. ЭТО УЖЕ ШЕСТОЙ КОШМАР ПОДРЯД, — начал он, и Санс подавил в себе желание поморщиться. — ТЫ ТОЧНО НЕ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ МНЕ, ЧТО ТЕБЯ ГЛОЖЕТ?
— мы это уже проходили, папс. я в порядке. правда.
— САААНС...
— и я постараюсь больше тебя не будить.
— САНС, ПРОБЛЕМА СОВЕРШЕННО НЕ В ЭТОМ! — чуть не взвыл от бессилия младший.
Оба тут же мгновенно притихли: Папирус редко повышал голос — не то чтобы ему это когда-либо было нужно, — а потому окрик застал врасплох их обоих.
Пару минут они просто молчали, думая каждый о своём. Первым не выдержал Папирус:
— САНС... Я ПРОСТО... ПОМОЧЬ ХОЧУ, — начал он, косясь на брата и тщательно подбирая слова. — ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ТЫ МОЖЕШЬ СО МНОЙ ПОДЕЛИТЬСЯ ВСЕМ, ЧЕМ УГОДНО. Я ПОЙМУ.
Он осторожно протянул руку, неловко обнимая брата за плечи. Тот придвинулся ближе, утыкаясь плечом в бок брата, и Папирус вздохнул свободнее.
— я знаю, папс. знаю. я скажу когда-нибудь. просто... не сейчас.
Это «не сейчас», подобно ночным кошмарам, было шестым за неделю, но младший брат сдался без боя.
В комнате вновь воцарилась тишина, но на этот раз она не была давящей. Было просто спокойно. Впрочем, долго она не продержалась.
— САНС, И ВСЁ ЖЕ, — начал было Папирус, но, глянув на Санса, тут же примолк: тот уже уснул, используя бок брата вместо подушки. Младший лишь покачал головой. — ПРИЯТНЫХ СНОВ, САНС.
Папирус редко сидел без дела, но ради своего брата он мог и потерпеть.
Терпения ему хватило до семи утра. К этому времени он уже начал елозить настолько, что проснулся Санс.
— м... бро?
— САНС? ТЫ ХОРОШО СПАЛ?
— м... да. а ты здесь всю ночь... что ли? извини, я...
— НИЧЕГО. Я, ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС, ГОТОВ СТАРАТЬСЯ СКОЛЬКО УГОДНО ЖИЗ-, — Папирус остановил себя на полуслове — Санс костьми почувствовал, как он вздрогнул, — и неловко поправился: — ГОТОВ СТАРАТЬСЯ СКОЛЬКО УГОДНО, ЧТОБЫ МОЙ БРАТ БЫЛ СЧАСТЛИВ!
Санс молча смотрел, как его младший брат с нехарактерной даже для него спешностью поднялся с кровати, направляясь к двери. Рассудок, несмотря на раннее пробуждение и остаточную сонливость, зацепился за недосказанное слово. Всё ещё не слишком хорошо соображая спросонья, Санс окликнул брата:
— спасибо за все эти жизни.
То, что он это сказал вслух, до него дошло секундой позже и, мысленно себя обматерив, он приготовился обернуть сказанное в шутку, но, на его счастье, Папирус на этот ляп никак не отреагировал.
— ЛАДНО, САНС, ТЫ ВСТАВАЙ, А Я ПОКА ПРИГОТОВЛЮ ЗАВТРАК! — донеслось уже из коридора. — НИЧТО НЕ ДАЁТ ТАКОЙ ЗАРЯД ХОРОШЕГО НАСТРОЕНИЯ НА ВЕСЬ ДЕНЬ, КАК ТАРЕЛКА ВЕЛИКОЛЕПНЕЙШИХ СПАГЕТТИ!
Старшему брату не пришлось особо прислушиваться, чтобы по звуку проследить, как младший прошёл — или, скорее, протопал? — до лестницы и спустился вниз.
Шаги остановились где-то на первом этаже. Папирус никогда не отличался способностью контролировать громкость своего голоса, а потому «ПОГОДИ-КА», которое он сказал, вроде бы, сам себе, Санс легко услышал в своей спальне. Впрочем, ещё громче прозвучал полный то ли удивления, то ли возмущения возглас:
— САНС, ТЫ ЧТО, ТОЖЕ ЗНАЕШЬ ПРО ПЕРЕЗАПУСКИ?!
Название: Надежды и мечты
Бета: _синица_
Размер: мини, 1660 слов
Пейринг/Персонажи: Чара, Азриэль, Фриск; упоминаются Асгор, Ториэль, Санс
Категория: джен
Жанр: драма, элементы ангста
Рейтинг: G – PG-13
Краткое содержание: Все окружающие верят, что провалившийся в Подземелье ребёнок — их шанс на спасение. Чара изо всех сил пытается оправдать их надежды.
читать дальшеИм пять.
Чара оказывается в Подземелье случайно, оступившись у края ведущей в него расщелины. Азриэль прибегает на крики о помощи и, лишь немного поколебавшись, приводит подмогу. Теряя сознание от боли и усталости, Чара думает, что все монстры вокруг — это сон, но, когда Чара просыпается, у кровати дремлет Азриэль.
Монстры намного добрее, чем утверждали книжки из человеческих библиотек, а Ториэль, Асгор и Азриэль — куда лучшая семья, чем та, что осталась в городке у подножия горы. Асгор и Ториэль легко заменяют Чаре блудного отца и пьющую мать, а Азриэль становится для Чары не только братом, но и лучшим — первым — в жизни другом. Всё это кажется чрезмерным, незаслуженным, но Чара не смеет отвергать добро тех, кого искренне любит.
Магический барьер преграждает путь на поверхность, но Чаре вечность, проведённая под землёй, кажется малой платой за внезапное счастье.
***
Им шесть.
Асгор отрывается от игры с детьми, чтобы поприветствовать Доктора Гастера, лучшего учёного Подземелья. Они ещё даже не разорвали рукопожатия, а скелет уже с улыбкой отмечает, какие замечательные у короля дети. Асгор, чуть не светясь от гордости, говорит, что в них — все надежды и мечты королевства.
От этих слов Азриэлю становится немного страшно — на нём ведь такая большая ответственность! — но ещё больше он радуется оказанному доверию. Рядом с ним Чара молчаливо мнётся на месте и, не глядя, берёт его за ладонь, сжимает её крепко-крепко. Азриэль вздрагивает, косится на Чару, а затем крепко сжимает ладонь в ответ. Чара благодарно улыбается.
После этого Чара начинает часами сидеть в библиотеке. Азриэль порой беззлобно на это жалуется, но раз за разом составляет Чаре компанию.
***
Им семь.
Они случайно добавляют лютики в пирог, который пекут для отца. Азриэль сидит у кровати отца, боясь отойти, словно его отсутствие усугубит состояние Асгора. Ему настолько больно, тошно, стыдно за допущенную ошибку, что он не сразу осознаёт, что за звук он слышит сквозь собственные мысли. Когда же к нему приходит осознание, его прошибает холодный пот. Это смех. Он оборачивается к двери в спальню и видит Чару. На лице Чары широкая улыбка, из груди вырывается тихое, жутковатое хихиканье.
Поймав на себе взгляд брата, Чара спешно покидает комнату, игнорируя его оклик, срывается на бег в коридоре, почти вваливается к себе в комнату и быстро закрывает дверь, заперев её и подперев спиной для верности. Чара медленно оседает на пол и, наконец, срывается: по комнате разносится истеричный хохот. Звук не стихает даже тогда, когда по бледным щекам начинают сбегать слёзы.
Последняя деталь плана только что встала на своё место.
***
Им восемь.
Найти нужные цветы оказывается слишком просто. Жжение на языке становится невыносимым почти сразу, и Чара останавливается на секунду, тяжело дышит. В голове пробегают сотни мыслей сразу. Хочется выплюнуть мерзкую, травянистую кашицу, хочется побежать к маме, обнять её и, плача, признаться во всём. Затем на ум приходит лишь одна фраза: «За надежды и мечты!» — и Чара заставляет себя сглотнуть, торопливо запихивает в рот ещё пригоршню ярких цветов.
Яд действует быстро, намного быстрее, чем ожидалось, и Чаре кажется, что плану суждено провалиться: пойти отыскать Азриэля самостоятельно просто не получится. Слёзы обиды присоединяются к слёзам боли. К счастью, Азриэль находит Чару сам. Он напуган и растерян, но даже он, наивный и верящий в лучшее Азриэль, быстро связывает оборванные стебли цветов с состоянием Чары. Впрочем, когда он слышит последнее желание Чары, он соглашается сразу.
Человеческая душа легко сплетается с душой монстра. Всё снова идёт по плану.
План даёт надлом, когда Азриэль отказывается убить несколько людей — всего лишь шесть людей! — чтобы освободить всё королевство. Решимость Чары сильна, и Чара борется с Азриэлем за контроль. Всего лишь шесть человеческих душ — и жертва Чары будет не напрасна! Это же так легко! Даже не надо искать жертву: люди нападают на Азриэля сами, и надо только ударить в ответ..! Азриэль задаёт лишь один вопрос: «В этом ли надежды и мечты королевства?» — и решимость Чары даёт слабину. Этого достаточно, чтобы Азриэль смог мирно отступить.
План обращается в пыль так же, как Азриэль рассыпается пылью в тронном зале, прямо на глазах у их родителей. Две души, алая и белая, разлетаются на мелкие осколки почти одновременно, словно верные друг другу в смерти так же, как они были верны друг другу в жизни.
***
Им сто три.
Азриэлю холодно. Вокруг тепло, откуда-то сверху его, кажется, что-то греет, но внутри ему холодно. Он открывает глаза и обнаруживает себя в тронном зале; сверху его согревают лучи проникающего в помещение света, а вокруг, на уровне глаз, от стены до стены морем золота раскинулись цветы. Что-то в этой картине кажется неправильным, и Азриэль думает потереть глаза, чтобы убедиться, что всё вокруг реально, но руки его не слушаются. Он изворачивается всем телом, пытаясь себя разглядеть, но вместо себя — такого, каким он себя помнит, — он видит гибкий стебель цветка. От осознания того, что произошло, его пробирает дрожь, но он не позволяет себе паниковать.
Разобраться в своих мыслях оказывается непросто, но одна из наводняющих его сознание идей всё же оказывается дельной. Его родители точно будут знать, что делать! Нужно лишь их найти.
Только сейчас он осознаёт, что во дворце слишком тихо. Азриэль ищет кого-нибудь, но вокруг не души. Он движется из зала в зал, из комнаты в комнату, пока он всё же не находит души. В шести колбах, покачиваясь, висят человеческие души. Сами по себе. Без своих хозяев. Азриэль пытается придумать этому объяснение, хоть какое-нибудь объяснение, кроме того, которое напрашивается само собой, но не может.
Он слышит вдалеке знакомый голос и направляется на звук, стараясь не думать о том, что только что увидел. Он возвращается в тронный зал, где находит Асгора, который поливает растущие повсюду цветы. Азриэль застывает в углу зала, молча созерцая эту картину. Отец выглядит так спокойно, будто бы в соседнем зале и не хранится свидетельство отобранных насильно жизней. Будто бы на его руках нету чужой крови. «В этом твои надежды и мечты?!» кричит Азриэль, не сдержавшись. Когда Асгор оборачивается, его уже нет в зале.
Азриэль надолго прячется ото всех. Он думает о том, как ему холодно внутри. Он думает о том, что жертва Чары была напрасной. Он думает о том, как внезапно разрушился его мир. Он думает о том, что мир, похоже, работает совсем не по тем законам, которые он знал с детства.
Сражаться за надежды и мечты тех, кого любишь? Смешно! Особенно, если ты не помнишь, как это, любить.
Убей или будешь убит! На этом построен мир.
***
Им сто пять.
Чара просыпается резко. Ощущение такое, будто что-то резко ударило под дых. Вокруг темно и холодно, и лишь что-то тянет, притягивает осколки души, осторожно, словно спрашивая разрешение. Чара мысленно соглашается... с чем?
Душа наполняется теплом — своим или чужим? — и мир предстаёт взгляду сначала неясными пятнами, мутными красками, но постепенно обретает чёткость. Словно сквозь вату Чара слышит звонкий голосок, в размытых образах узнаёт цветок. Разумный цветок? Мысль не задерживается надолго. Цветок исчезает: его прогоняет... мама. Только попытавшись броситься ей в обьятья, Чара вспоминает свою смерть. Это чужое тело, и душа чужая... почти.
Воспоминания наваливаются все сразу. Очень больно, хочется рвать и метать, хочется уничтожить всё вокруг, чтобы ничто не напоминало о прошлом.
Успокоение приходит внезапно, будто невидимая рука утирает слёзы души. Фриск — ребёнок, с которым они теперь связаны воедино, — как оказалось, слышит Чару, слышит всё, о чём плачет последний осколок некогда сильной души. И Фриск, кажется, понимает всё, будто читая между строк, и словно протягивает Чаре руку помощи. Чара, скрепя сердце, принимает этот щедрый подарок — шанс что-то изменить, пусть не в прошлом, но в будущем.
Они идут вперёд вместе: Фриск, Чара и тот странный цветок, который следует за ними тенью, и этот цветок, кажется, знает что-то им неизвестное, но очень важное.
***
Им снова и снова сто пять.
Чара раз за разом помогает Фриск пробираться через Подземелье. Они поворачивают свои решения и так, и эдак, но каждый раз, кажется, чего-то не хватает, и освобождение не приходит. Это похоже на попытку раз за разом собрать паззл, в котором каждый раз остаётся недостающим один кусочек.
Что они делают не так? С каждым разом эта мысль всё больнее бьёт по сознанию, и однажды, не выдержав, Чара отбирает контроль у Фриск. В этот раз по всему Подземелью разносится пыль. Чара тянет их общее тело вперёд, игнорируя все протесты, просьбы, мольбы. Кажется, в этот раз их боится даже Цветочек, этот ехидный цветок. От этой мысли, почему-то, становится только более тошно.
Когда они входят в залитый светом коридор, Фриск молчит. Фриск молчит, когда они умирают раз за разом, пытаясь убить Санса. Только перед очередной попыткой — может быть десятой, а может и пятидесятой — Фриск спрашивает тихо-тихо: «Тогда... когда всё только начиналось... какие были твои надежды и мечты?» Всего одна фраза — и Фриск больше не вмешивается, но эти слова пиявкой застревают в сознании Чары, всё больше и больше изматывая изнутри.
Когда Санс предлагает перемирие, Чара соглашается, почти не раздумывая, и даже почти радуется, когда тело пронзают кости. Это похоже на надругательство над самой идеей помилования, но Чара не злится, просто не может. Когда встаёт выбор, продолжить эту жизнь или начать заново, выбор даётся Чаре легко.
«За надежды и мечты!» говорит Чара, чувствуя, как накатывает знакомое ощущение невесомости, а затем на сознание накатывает темнота, но Чаре кажется, что в последний момент Фриск успевает улыбнуться.
***
Им в последний раз сто пять.
Когда Цветочек показывает своё настоящее лицо, Чаре кажется, что всё это дурной сон, но его имя — настоящее имя — вырывается наружу почти непроизвольно. Фриск молча кивает. Фриск не знает всех подробностей того, что произошло многие годы назад, и, скорее всего, не узнает их никогда, но Чаре кажется, что они друг друга поняли, и когда Чара спрашивает: «За надежды и мечты?» Фриск опять молчаливо кивает.
Они спасают Азриэля вместе.
Кусочки паззла, наконец-то, складываются воедино. Монстры свободны. Друзья спасены. Все, кроме одного.
Они находят Азриэля у тех самых цветов, которые спасли жизнь Фриск. Чаре хочется крепко обнять брата, хочется смеяться и кричать. Чару распирает от радости: они победили, они спасли всех, они оправдали возложенные на них надежды.
Эта радость выдерживает, даже когда Азриэль пытается уйти от разговора.
Эта радость выдерживает, даже когда Азриэль отказывается вернуться на поверхность.
Эта радость покрывается трещинами, когда Чара слышит своё имя.
Эта радость рушится, когда Азриэль говорит, как непохожи Чара и Фриск.
«Может быть... На самом деле... Чара далеко не лучший человек».
Чаре кажется, что с этими словами рассыпаются прахом все их надежды и мечты.
Название: Хруст
Бета: Hisana Runryuu
Размер: мини, 3928 слов
Пейринг/Персонажи: Санс, Фриск; эпизодически или упоминаются Папирус, Ториэль, Андайн
Категория: джен
Жанр: драма, местами ангст
Рейтинг: R – NC-21
Краткое содержание: Они отмечают годовщину со дня освобождения. Что может пойти не так?
Примечание: Фриск, для простоты, описывается как персонаж мужского пола; имя не склоняется.
читать дальше
Вспышка.
Фриск приближается к нему, крепко сжимая в руках нож. Он, словно ухватившись за невидимую нить, тянет, обнажая миру душу ребёнка, а затем, когда краски мира разом тускнеют, поднимает руку, призывая ряд костей. Фриск не ожидает того, что он атакует первым, и кости легко прорывают плоть. Рёбра ломаются. Хруст мокрый, чавкающий, и Санса передёргивает.
Вспышка.
Фриск совсем рядом, и свист ножа, рассекающего воздух рядом с головой скелета, напоминает ему, как близок он к провалу.
Вспышка.
Острая кость пробивает живот насквозь, порождая фонтан крови. Фриск отбрасывает силой удара, и тело, ударившись об пол, проезжает по плиткам, оставляя за собой след из крови и ещё чего-то, что Санс даже не пытается распознать. Позвоночник перебит, кровь хлещет ручьём, но ребёнок ещё жив. Кровь пузырится на губах от рваных дыханий. Потом они обрывается, и Сансу остаётся только созерцать жуткую улыбку Фриск, больше похожую на оскал зверя.
Вспышка.
Санс слышит свист и сухой хруст. Боль приходит несколько секунд спустя. Он притрагивается к месту удара, чувствуя, как осыпаются под пальцами кости рёбер. Осколки превращаются в пыль, не достигнув пола. На лице Фриск он видит ликование.
Вспышка.
Он предлагает Фриск помилование, и тот соглашается на это, почти не колеблясь. Санс обнимает его, поглаживая голову, прижимает его к себе покрепче и призывает ряд костей. Хруст — и сухой, и хлюпающий — наполняет коридор. Кровь брызжет во все стороны. Санс чувствует, как вязкие капли ударяются о его лицо, стекают вниз, затекают в глазницы, и его несуществующий желудок сводит судорогой. Фриск ещё слабо дёргается, пытаясь вырваться, будто это его спасёт, но он держит крепко, и вскоре эти потуги затихают. Больно, и душу холодит подступающая смерть, но это малая плата за победу. «Если мы и правда друзья, ты больше не вернёшься».
Вспышка.
Битва закончена, и бластеры исчезают за ненадобностью. Человеческие тела на рассыпаются в пыль после смерти, но то, что осталось от Фриск, обуглено достаточно, чтобы мелкие частички плоти чёрной шелухой осыпались с обрубков, раньше бывших конечностями. Санс удерживает невидящий взгляд на торчащем из грудной клетки обломке ребра.
Вспышка.
Фриск приближается к нему, крепко сжимая в руках нож. Он, словно ухватившись за невидимую нить, тянет, обнажая миру душу ребёнка, а затем, когда краски мира разом тускнеют, поднимает руку, призывая ряд костей. Фриск не ожидает того, что он атакует первым, и кости легко прорывают плоть. Рёбра ломаются. Хруст мокрый, чавкающий, и Санс широко улыбается удачному первому ходу.
Рядом раздаётся гулкий грохот металла, отрывая Санса от молчаливого ликования. Окружающий мир вновь обретает краски. Скелет успевает подумать, что всё закончилось слишком быстро — слишком легко, — а затем на него окатывает осознание: они не в залитом светом коридоре и даже не на лесной тропе Сноудина.
Они не в Подземелье.
Где-то вдалеке — наверное, из другой комнаты — слышны голоса, но Санс не в состоянии разобрать слова. Взгляд мечется по всему вокруг, цепляясь за отдельные элементы обстановки, а сознание услужливо подсказывает детали.
Окно. Он в доме на Поверхности, где он живёт вместе с братом, Тори и Фриск.
Кастрюля. Он в кухне, и грохот, который он слышал ранее, — это гремела, падая, кухонная утварь.
Пирог. Сегодня они празднуют годовщину освобождения, и он и Фриск пришли на кухню за пирогом и искали нож, чтобы этот пирог нарезать.
Нож?..
Он медленно переводит взгляд в сторону ножа.
Скелетам не требуется дышать, но Сансу кажется, что он задыхается. Нож лежит рядом с Фриск. Ребёнок ещё жив, когда Санс встречается с ним взглядом. В глазах, среди боли, ему чудится немой вопрос: «За что?» Затем взгляд Фриск тускнеет, и его больше нет в живых.
Санс опускает взгляд себе под ноги. По полу медленно разливается кровь, марая кухонную плитку. Он отступает на шаг назад от приближающейся к нему лужи, утыкается спиной в стену. Его колени, наконец, подкашиваются, и он тяжело оседает на пол.
Голоса становятся громче, но всё равно доносятся до Санса словно сквозь вату. В кухне появляются Ториэль и Папирус; оба бросаются к Фриск. Следом за ними приходит Андайн, которая, лишь бросив взгляд на ребёнка, оборачивается к сидящему у стены скелету и начинает что-то кричать. В голове у того одновременно и слишком пусто, и слишком много мыслей, чтобы осознать, что происходит здесь и сейчас. Ему видится лишь пустой детский взгляд.
Тори возится с ребёнком. Папирус поначалу пытается ей помогать, а потом склоняется рядом с Сансом и, кажется, что-то спрашивает. Его отпихивает в сторону Андайн, тормошит Санса, пытаясь добиться от него каких-то ответов. Тори, наконец, оставляет попытки вернуть к жизни Фриск и оборачивается к нему. Санс успевает разглядеть испуганное лицо Папируса, гримасу ярости Ториэль, а секундой позже его взгляд застилает пламя.
Он даже не пытается увернуться.
***
Санс просыпается от того, что у него раскалывается голова. Он устало трёт глазницы, краем сознания отмечая, что из левой бьёт, превращаясь из синего в жёлтый и обратно, яркий свет. В общем, если подвести итог ощущениям, только что случился очередной перезапуск.
Он запрокидывает голову назад, чуть прогибаясь в спине, — манёвр отзывается очередным признаком тошноты — и смотрит в окно, на заснеженные верхушки деревьев. Да, это определённо Подземелье. Выуживает телефон и, щурясь, смотрит на время. Три часа ночи. Даже его брат — тот ещё жаворонок! — ещё не скоро встанет, а значит, у него есть ещё несколько часов, чтобы разобраться, что произошло за предыдущий перезапуск.
Он ещё раз устало трёт лоб и всё же приподнимается на локтях, а затем и вовсе садится. Вставать с матраса — да и двигаться в принципе — жутко не хочется, но, как всегда, в первые часы после перезапуска время дорого, потому он заставляет себя двинуться в направлении двери. По пути он пытается ухватиться сознанием за крохи воспоминаний из предыдущего перезапуска: в памяти всплывают только что-то красное и слёзы на лице... чьём? Кто этот монстр? Он мысленно отмечает, что это ещё надо будет узнать.
Немного манипуляций с пространством — и шаг за дверь переносит его прямо в подвал. Удобно, как ни крути.
Журнал с записями о предыдущих временных линиях ему приходится поискать: в отличии от его памяти, мастерская отлично защищена от последствий перезапусков, и вещи здесь остаются лежать там, где он их и оставил, даже если сам он этого не помнит. Во время поисков ему попадается групповое фото, на котором он находит лицо из его воспоминаний: Ториэль, если верить подписи на фотографии. Почему она плакала?..
Журнал обнаруживается в одном из ящиков стола. Первым делом Санс пробегается по записям предыдущей временной линии.
— «год со дня освобождения»? — Он узнаёт свой почерк, но слова кажутся ему бредом. — целый год? — Он торопливо проверяет остальные заметки, в которых конец оказывается счастливым: их всего пять, и все они помечены синим для удобства. — день. неделя. месяц. две недели. три недели, — он читает вслух, будто иначе слова потеряют свой смысл. — и нигде больше никаких обещаний.
Убедившись, что больше счастливых концов не было, он делает пометку о начале нового перезапуска и откладывает журнал, пытаясь осознать произошедшее. Фриск впервые так долго не делал перезапуск. Фриск впервые пообещал его не делать. Пообещал! Не то, чтобы Санс сам был силён в выполнении обещаний, но мысль о столь жестоком предательстве отдавала горечью. Похоже, когда ребёнок объявится вновь, им будет о чём серьёзно поговорить.
Остаток времени до пробуждения брата он проводит за изучением остальных записей журнала.
Фриск покидает Руины день спустя. Он выглядывает из-за двери в небольшую щель, пугливо озирается и лишь затем выходит на морозный воздух Сноудина. Притворив за собой дверь и привалившись к ней спиной, ребёнок продолжает смотреть по сторонам. Его взгляд задерживается на кустах, в которых спрятана камера наблюдения. Закусив губу, Фриск подходит к кустам, осторожно их огибает, ещё раз оглядывается, а затем начинает как можно быстрее продираться через лес.
Всё это видит Санс, надёжной укрытый за деревьями с другой стороны дороги. Пару секунд он стоит на месте, опешив: такого развития событий не было описано ни в одной из его записей; Фриск всегда шёл прямо по дороге. Оцепенение быстро проходит, и скелет припускается за ребёнком, забыв даже про камеру слежения. Сейчас важнее понять, что пошло не так.
Догонять Фриск оказывается довольно легко: ребёнок увязает в сугробах, теряя скорость, а Санс удачно пользуется свежими следами. Он быстро сокращает расстояние между ними. Хруст веток, которые Фриск ломает по неосторожности, раздаётся всё ближе и ближе — от мысли о хрусте Сансу почему-то становится не по себе, — и вскоре он уже видит впереди лилово-синее пятно кофты ребёнка.
— эй, мелкий! притормози! — окликает он грубее, чем собирался, и пытается ухватиться за человеческую душу магией, но та ускользает прямо из-под его пальцев.
В ответ слышится сдавленный писк, и у Фриск, кажется, открывается второе дыхание, потому что он чуть ли не удваивает темп. Санс матерится себе под нос и старается не отставать.
Впереди, за деревьями, слышится неясный гул. Скелету требуется лишь мгновение, чтобы понять, откуда он исходит.
— фриск, стой, впереди..! — пытается предупредить он, выбрасывая руку вперёд в отчаянной попытке ухватить, удержать... Но уже слишком поздно.
Лес заканчивается резким обрывом, и Фриск, не ожидая этого, оступается и ухает вниз, туда, где бурлит река. Даже сквозь шум бурной воды хорошо слышно хруст — мокрый, чавкающий хруст костей, — когда тело разбивается о каменистый берег, прежде чем удариться о воду. Сансу становится дурно, к горлу, совсем как желчь, подступает вязкий комок жидкой магии, но он заставляет себя дойти до обрыва и глянуть вниз. Парой метров ниже, там, где берег становится чуть более пологим, виднеется огромное пятно крови — след от удара, — от которого вниз тянется рваный, тёмно-красный след, исчезающий там, где камень встречается с водным потоком. Скелет ищет взглядом Фриск, но не находит: течение давно уже унесло тело.
Вода гремит оглушающе, но Сансу всё равно чудится, что он слышит звук разбивающейся человеческой души.
***
Санс просыпается от того, что у него раскалывается голова. Он приоткрывает глаза ровно настолько, чтобы увидеть, как по потолку пляшет неровный свет: синий, жёлтый и снова синий. От мерцания кружится голова, и он закрывает левый глаз, скашивая правый в сторону окна. Снова Сноудин. Снова перезапуск.
Дисплей телефона услужливо подсказывает время, и скелет позволяет себе только пару минут поваляться на матрасе, пока его магия не успокоится, а затем почти поспешно встаёт и выходит из своей комнаты сразу в подвал, по пути вспоминая шум воды и сугробы — к чему бы это?
Журнал перезапусков он находит прямо на столешнице и, пробежавшись глазами по последней записи, застывает в недоумении. Ни единой заметки. Только номер. Он торопливо просматривает остальные страницы, пытаясь понять, что произошло. Ребёнок перезапустил, так и не достигнув Сноудина? Такого не случалось ещё ни разу. Санс теряется в догадках, а, после прочтения предпоследней записи, последняя становится ещё более подозрительной.
Он возится с журналом и фотографиями с прошлых перезапусков, ломая голову над происходящим, до тех пор, пока откуда-то сверху не доносится голос его брата: «САНС! ТЫ КУДА ПРОПАЛ?» Скелет почти с удивлением обнаруживает, что время движется к полудню. Быстро записав номер нового перезапуска, он выходит из лаборатории прямо в кухню.
Все вопросы ему придётся отложить до тех пор, когда Фриск снова появится в Сноудине.
Ребёнок выходит из Руин на следующий день. Едва притворив дверь, он торопливо двигается по дороге, поминутно оглядываясь назад, будто ожидает появления Санса. Впрочем, так оно, скорее всего, и есть. Скелет на секунду подумывает наступить на толстую ветку, валяющуюся на дороге, просто чтобы подшутить над человеком, но передумывает, видя, что Фриск, похоже, и так на нервах. Это наводит на неприятные мысли.
Так или иначе, ребёнок останавливается как вкопанный, когда слышит у себя за спиной чужие шаги. Санс неспешно приближается к нему, прилаживая на ладонь миниатюрную подушку-пердушку. Первые несколько мгновений можно сыграть и по сценарию, правда? Ну, или почти.
— Ч е л о в е к, — он нагоняет в голос чуточку жути для антуража. — Т ы р а з в е н е з н а е ш ь , к а к з д о р о в а ю т с я с н о в ы м и з н а к о м ы м и ? О б е р н и с ь и —
Он давится словами, когда краски мира внезапно тускнеют, а Фриск быстро оборачивается. В следующее мгновение слышится громкий хруст, и первая мысль Санса: на ту несчастную ветку, похоже, всё же кто-то наступил. Секундой позже приходит осознание — а вместе с ним и боль, — и он опускает взгляд: на его любимых толстовке и майке теперь есть рваный разрез, а где-то под ним крошатся, превращаясь в пыль, пробитые рёбра. По ткани расползается тёмное пятно. Он прикладывает к нему руку, чувствует на пальцах вязкую смесь пыли и жидкой магии. Эта же магия ручейком стекает по его рту.
На секунду его сознание отключается от действительности. Он видит залитый светом коридор и блестящее лезвие ножа, он слышит свист лезвия где-то совсем рядом. Вспышка — и он видит чужую кухню и ярко-алую, человеческую кровь, и то, как она пузырится с последними дыханиями на губах Фри...
Боль возвращает его к действительности, и он поднимает взгляд на Фриск. Тот оступает назад, прижав руки к груди. На его щеках блестят слёзы. На дороге лежит брошенный игрушечный нож.
Мир вздрагивает, и Санс падает в темноту.
***
Санс просыпается от того, что у него раскалывается голова. От боли мутит так, что, будь у него внутренности, то они, должно быть, стали бы наружностями. Во рту чувствуется горечь, а грудь будто сдавливает тисками. Он обхватывает голову руками и ждёт, пока ему не станет лучше — хотя бы настолько, чтобы просто открыть глаза.
В окне, как всегда, видны сосны Сноудина. Перезапуск, да ещё и, судя по ощущениям, в предыдущей временной линии он умудрился сдохнуть. Опять геноцид?
— увидеть фриск и умереть, — бормочет скелет и невесело смеётся.
Он заставляет себя встать с кровати, проверяя время по пути в лабораторию. В голове попутно вертятся мысли о ноже, снеге и слёзах, но сложить их в единую картину он не может. Как, в общем-то, и всегда.
Журнал перезапусков он находит на столе — он даже открыт на нужной странице, — и Санс уже готовится к скучному штудированию однообразных записей — в который раз, интересно? — когда его сознание цепляется за одну единственную мысль: последняя запись написана явно не его почерком.
Он несколько раз перечитывает пять строчек, написанные нетвёрдой детской рукой, перелистывает все страницы, не находит больше нигде чужих записей и ещё раз перечитывает запись. Слова принадлежат Фриск, в этом он уверен, но понятнее от того они не становятся. Он мечется от догадки к догадке, пытается сделать выводы по предыдущим записям, но теряется ещё больше и заново читает все записи, пытаясь найти зацепку.
Сдаётся он, только когда Папирус, обрыскав весь дом в поисках брата, приходит стучаться в дверь мастерской.
Даже покинув подвал, он весь последующий день ломает голову над тем, что же, всё-таки, происходит.
Фриск появляется в Сноудине на следующий день. Оглядевшись и проверив кусты, в которых скрывается камера слежения, он быстрым шагом направляется прочь по тропе.
Санс не утруждает себя вознёй с веткой, и даже розыгрыш с подушкой-пердушкой оказывается забыт. Последние три перезапуска всё идёт не так, как обычно, а потому и он не намерен следовать избитому сценарию.
Фриск останавливается, заслышав его шаги, и он подходит, должно быть, быстрее, чем обычно, потому что ребёнок вздрагивает, хотя и не оборачивается.
— Ф р и с к, — окликает Санс, и тот вздрагивает ещё раз. — Т ы н е д у м а е ш ь , ч т о н а м е с т ь , о ч ё м п о г о в о р и т ь ?
Ребёнок не шевелится, застыв, будто статуя.
— Ф р и с к, — повторяет скелет. — О б е р н и с ь .
Так и не дождавшись реакции, Санс протягивает руку, чтобы схватить человека за плечо. Тот рывком оборачивается, бросает снег скелету в лицо и тут же припускает прочь. Снежинки набиваются в глазницы, и Санса передёргивает от холодка, пробегающего по внутренней стороне черепа. На секунду он просто забывает, где находится.
Когда оцепенение, наконец, проходит, он тут же бросается следом за ребёнком. У того есть солидная фора, но Санс не теряет надежды перехватить его до столкновения с Папирусом.
Его надеждам не суждено сбыться: Фриск не останавливает даже заслон из призванных костей, который тот ловко огибает, и он с разбегу влетает в долговязого скелета. Папирус выдерживает удар стойко, но чуть с ног не валится от удивления, когда ребёнок с потрясающей прытью взбирается ему на руки, что-то неясно скуля. К тому моменту, как Санс всё же настигает свою цель, младший брат уже понемногу осознаёт происходящее:
— ЧЕЛОВЕК? Э... САНС, ЭТО ЖЕ ЧЕЛОВЕК, ДА? — Он переводит взгляд с брата на ребёнка и обратно. — САНС, Я ПОЙМАЛ ЧЕЛОВЕКА. Я, ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС, ПОЙМАЛ ЧЕЛОВЕКА! НЬЕ-ХЕ-ХЕ!
Санс не сводит взгляда с ребёнка. Где-то на задворках сознания стоит жуткая картинка: череп брата, крошащийся в пыль под ботинком человека. Он не знает, воспоминание ли это, или он сам это придумал, но одно он знает точно: одно лишнее движение, и он сотрёт Фриск в порошок. Непрошеной приходит мысль о рёбрах, хрустящих под натиском призванных атак...
— САНС? — Папирус отрывается от ликования, озабоченно заглядывая брату в глаза. — САНС, С ТОБОЙ ВСЁ В ПОРЯДКЕ?
— а... что? — Санс только сейчас понимает, что у него горит магией левый глаз. Он усилием воли его гасит. — да, всё нормально, папс. ты... молодец. отличная поимка. прямо—
— ЧТО ТАКОЕ, ЧЕЛОВЕК? — младший уже успел отвлечься на Фриск, который что-то скулит ему на ухо. Санс не слышит слов, но судя по тому, как хмурится брат, искоса на него поглядывая, добра это не сулит.
— САНС, КАК ТЕБЕ НЕ СТЫДНО! — взрывается, наконец, Папирус. — ЧЕЛОВЕК ТАК ХОТЕЛ ПОДРУЖИТЬСЯ СО МНОЙ, ВЕЛИКИМ ПАПИРУСОМ, А ТЫ, ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ ПРОЯВИТЬ ГОСТЕПРИИМСТВО, СТАЛ ЕГО ПУГАТЬ?
— да ты что, бро? ну, ты же знаешь, что я скорее костьми лягу, чем стану—
— САНС! НУ, ПОЧЕМУ ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ХОТЯ БЫ РАЗ ОБОЙТИСЬ БЕЗ СВОИХ ДУРАЦКИХ КАЛАМБУРОВ! — тут же перебивает младший, топая ногой. По крайней мере, на счастье Санса, предшествовавшие этому претензии оказываются забыты. — НЕТ, ТАК ДЕЛО НЕ ПОЙДЁТ. ЧЕЛОВЕК! ТЫ ОФИЦИАЛЬНО ПРИГЛАШЁН КО МНЕ В ГОСТИ, ЧТОБЫ УКРЕПИТЬ НАШУ ДРУЖБУ! — заявляет он и, так и не спуская Фриск с рук, отправляется в сторону их с братом дома.
Санс не сводит с ребёнка глаз всю дорогу домой. Тот отвечает ему тем же. Папирус их игру в гляделки просто не замечает, рассказывая своему новому другу обо всём, что приходит ему в голову.
Что хорошо, Фриск действительно прикладывает все усилия к тому, чтобы подружиться с младшим из братьев, и Санс думает, что в этот раз, быть может, всё сложится хорошо. Если только ребёнок не надумает воткнуть им нож в спину.
Что плохо, всё то время, пока Фриск у них гостит, он ни на минуту не оказывается в комнате один, а потому Санс никак не может подловить момент и поговорить с ним наедине. Вряд ли так получается случайно.
Что совсем плохо, Фриск каким-то образом уговаривает Папируса сопроводить его до дворца. Санс, естественно, увязывается следом — не в открытую, конечно, а просто приглядывает за горе-путешественниками со стороны, вовсю пользуясь короткими путями. Младший брат остаётся в неведении, а Фриск... Фриск явно что-то подозревает.
Санс всю дорогу ждёт подвоха. Он ждёт, что ребёнок сорвётся, что блеснёт нож... Временами ему кажется, что он слышит сухой хруст — знакомый, будто почти забытое воспоминание, — но каждый раз это оказывается лишь эхом, существующим исключительно в его черепушке.
Папирус жив. Все монстры живы. И все любят Фриск, а Фриск охотно становится всем другом. На один перезапуск всё в этой жизни, кажется, идёт так, как надо, но неясная тревога его не оставляет, как и галлюцинации — или воспоминания? — снующие по его мыслям.
Брызги.
Красное.
Пузырится.
Звон.
Рваное дыхание.
И хруст.
Хруст.
Хруст.
Обычно Санс не слишком ценит то, каким принципиальным бывает Папирус в некоторых вопросах, но сейчас он даже рад, потому что младший брат настаивает на том, чтобы Фриск прошёл Последний Коридор сам. Он говорит о том, что это должно быть испытанием для силы духа, временем для осмысления своего пути, приводит какие-то ещё аргументы, но для Санса главное одно: он, наконец-то, сможет поговорить с Фриск без свидетелей.
Из-за своего укрытия — одной из колонн — он видит, как ребёнок нервничает, но упорно шагает вперёд. Когда Санс встаёт у него на пути, тот вздрагивает и делает шаг назад, и скелет даже готовится призвать стену из костей, просто чтобы отрезать путь к отступлению, но до этого дело не доходит.
На какое-то время мир замирает. Санс смотрит на Фриск. Фриск смотрит себе под ноги.
— фриск? — говорит скелет, когда молчание затягивается. Ответа не поступает. Ребёнка начинает колотить дрожь, и он сжимает одну руку в другой, нервно хрустит суставами. Санса ощутимо передёргивает. Воспоминания из других перезапусков на секунду становятся ярче, но всё ещё не складываются в единую картинку.
— фриск, у меня лишь один —
— Если хочешь убить, убей уже! — перебивает Фриск. Он редко говорит вслух, ещё реже повышает голос, потому крик Санса почти пугает. Не дождавшись ответа, ребёнок продолжает: — Давай! Убей! Чего тебе стоит?! Давай же!
Фриск давится собственными словами, кашляет; в уголках глаз выступают слёзы.
— фриск, — Санс старается, чтобы его голос звучал ровно. — я не собираюсь тебя убивать.
Фриск что-то бормочет в ответ, но скелету не удаётся разобрать слова, а потому он продолжает:
— у меня... только один вопрос. почему ты перезапустил? мы провели целый год на свободе... так почему?
Он ожидал чего угодно: молчания, слёз, угроз, ножа в грудь — чего угодно, но не хриплого, горького смеха. Ему на мгновение кажется, что Фриск смотрит на него пустыми глазницами, из которых капля за каплей стекает то ли вязкая кровь, то ли гной. Наваждение проходит, как только ребёнок сквозь икающие смешки говорит:
— Ты... даже не помнишь... убил... и даже не...
Слова бьют, словно пощёчина, а затем картинка собирается воедино.
Их дом наверху, на свободе. Кухня. Пирог. Нож. Фриск лежит на полу, захлёбываясь собственной кровью, которая булькает в горле и пузырится на губах. И хруст, хруст, опять этот жуткий, вязкий, чавкающий хруст ломающихся рёбер. Ему чудится, что в зияющей ране бьётся, постепенно замедляя свой ход, сердце.
Он усилием воли возвращает себя к реальности, смотрит на Фриск, вытирающего лицо рукавом, и ему совершенно нечего сказать. Потому, чуть поколебавшись, он просто отступает в сторону и смотрит, как тот скрывается за дверью тронного зала.
***
Они снова празднуют годовщину освобождения.
Компания собирается весёлая и шумная, и, в какой-то момент устав от суматохи, Санс выбирается на крышу. Время близится к ночи, и на небе уже видны первые звёзды.
Когда он слышит у себя за спиной скрип черепицы, он не придаёт этому особого значения, но когда рядом с ним присаживается Фриск, скелет удивлённо на него косится. Ребёнок избегал его весь год, и такое появление по меньшей мере внезапно. Тем не менее, он ничего не говорит и переводит взгляд обратно к небу.
Они молчат. Санс не уверен, о чём именно он думает в этот момент, но ему кажется, что они с Фриск думают об одном и том же.
Первым нарушает молчание Фриск.
— Я больше не хочу перезапускать, — говорит он.
— я больше не хочу тебя убивать, — говорит Санс в ответ.
Они переглядываются и почти синхронно улыбаются друг другу.
Всё-таки они действительно думают об одном и том же.
Фики написаны для команды WTF Undertale 2016.
Название: Что ни день, то приключение
Бета: Hisana Runryuu
Размер: драббл, 516 слов
Пейринг/Персонажи: Чара, Азриэль, побоку Андайн
Категория: джен
Жанр: флафф, приключения, юмор (?)
Рейтинг: G – PG-13
Примечание: AU относительно последовательности событий канона; Чара, для простоты, описывается как персонаж женского пола; спойлерзаявление Чары о том, как получить желание, надуманно (не соответствует мифам, сказкам и т.п.)
читать дальше— Аззи, у меня идея! — говорит Чара.
— Что за идея? — Азриэль уже заранее знает, что с этой фразы всегда начинается их очередное приключение. Точнее, «приключениями» их зовёт исключительно Чара. По мнению самого Азриэля, они называются либо «неприятностями», либо «поиском проблем на свою задницу». (Второе определение он, умудрённый опытом, использовал исключительно вне поля зрения и слуха родителей.)
В мыслях сразу всплывает тот случай, когда они пробрались в лаборатории и довели до нервного срыва королевского учёного. Азриэль тогда узнал, что, оказывается, на языке жестов тоже можно заикаться.
Или тот случай, когда они попытались проверить, водная ли черепаха Герсон или сухопутная. Старый монстр-то не особо на них обиделся, а вот некстати оказавшийся неподалёку Вошуа, увидев их эксперимент, решил, что проводится санитарный день, и долго гонялся за ними в попытках «и их отмыть».
Или тот случай, когда они «просто попытались разобраться, что привидения могут трогать, а что нет», и довели Напстаблука до слёз — не то чтобы это было так уж сложно. Любимый свитер Азриэля тогда принял удар на себя, и ему пришлось подбирать новый, не оплавленный пуловер.
Или тот случай, когда—
— Аззи, ты меня слушаешь? — притопывает ногой Чара, отрывая брата от весёленьких воспоминаний.
— А? Да. Да, конечно, Чара, — быстро-быстро закивал Азриэль.
— Тогда повтори то, что я только что сказала!
Азриэль замирает, не зная, что ответить. Хуже того, только с утра такое же требование мама выдвинула отцу.
Вид у брата настолько несчастный и потерянный, что Чара ухмыляется, говорит:
— Ты прям как папа! — и показывает ему язык.
— А ты как мама! — не остаётся в долгу Азриэль, но по тому, как топорщится мех у него на шее, ясно, что ему стыдно. Прям как отцу сегодня утром.
— Так вот, — милостиво переводит тему Чара, — я тут прочитала такое!.. Говорят, если раздобыть прядь волос ундины, то исполнится любое твоё желание. Круто, правда?
Азриэль не спрашивает, зачем именно она ему это рассказывает. Он даже не спрашивает, где она это вообще узнала. Вместо этого он переходит сразу к вопросу по существу:
— Ну, а где ты собираешься найти ундину? Я лично их никогда не видел. И единственная, о которой слышал, недавно вступила в ряды Королевской стра..., — он обрывает себя на полуслове, поняв, что сморозил лишнего, по тому, как у Чары загорелись глаза. — Чара, нет.
— ЧАРА, ДА!
«Что-то плоховато эти волосы исполняют желания», — думает Азриэль.
Чара несётся впереди, победно зажав в кулаке целый пучок ярко-красных волос. Брат бежит следом, стараясь не отставать от Чары. Замыкает импровизированный забег Андайн — та самая ундина, у которой они пять минут назад срезали её «конский хвост», — размахивая копьём и изрыгая поток слов, значения которых юный принц не знает и, наверное, у родителей спрашивать побоится.
«Если бы они действительно так хорошо исполняли бы желания, то мы были бы уже дома, — продолжает мысль Азриэль. — Или у нас хотя бы были бы шансы на выживание».
Даже если они доберутся до дома живыми, им ещё предстоит получить взбучку от мамы. Точнее, сначала их попытается отчитать отец, но Чара, как обычно, состроит большие и невинные глаза, и он сразу спасует. На маму это секретное оружие, увы, не действовало.
«Ну, вот почему я так... снова и снова...»
Впереди раздаётся весёлый смех Чары.
Азриэль понимает, что не откажет ей и в следующий раз.
Название: Ночные разговоры
Бета: _синица_
Размер: драббл, 719 слов
Пейринг/Персонажи: Санс, Папирус
Категория: джен
Жанр: hurt/comfort
Рейтинг: G — PG-13
читать дальшеСанс проснулся от собственного вскрика. Липкие остатки сна скрылись где-то в подсознании в считаные мгновения, но он был почти уверен, что в его ночном кошмаре, как всегда, кто-то умер: Андайн, Папирус, а может и он сам.
Это был пятый кошмар за неделю. Или третий? Он не в первый раз поймал себя на том, что не помнит ни сегодняшнее число, ни день недели. Нет, все воспоминания, достававшиеся ему от предыдущих перезапусков, приходили к нему только в виде таких ночных кошмаров, но чувство времени всё равно регулярно его подводило. Стало ли оно отказывать ещё до перезапусков, или переломный момент случился после?..
От размышлений Санса отвлёк громкий стук в дверь и столь же громкий оклик брата:
— САНС?
Появление Папируса у его двери было настолько привычным, даже ожидаемым, что эффект внезапности этого появления отсутствовал даже после ночного кошмара. Санс мысленно дал себе оплеуху: нечего было считать «привычным» то, что он пугает брата своими криками.
— САНС? ВСЁ В ПОРЯДКЕ? — Судя по звукам, Папирус схватился за дверную ручку, готовясь войти, если не получит ответа.
— да, бро. просто дурной сон, — торопливо отозвался Санс, садясь в кровати, и добавил, прекрасно зная, что брат ещё не вошёл только потому, что не любит соваться в чужие комнаты без приглашения: — входи, открыто.
Дверь немедленно распахнулась, и Папирус быстрым шагом пересёк комнату, присаживаясь на край кровати рядом с братом. Душу Санса кольнуло чувство стыда: он давно не видел брата настолько взволнованным.
— привет, бро. как дела? — он напустил в голос побольше беспечности, прикрываясь своей привычной улыбкой.
Папирус явно не купился на этот блеф.
— САНС. ЭТО УЖЕ ШЕСТОЙ КОШМАР ПОДРЯД, — начал он, и Санс подавил в себе желание поморщиться. — ТЫ ТОЧНО НЕ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ МНЕ, ЧТО ТЕБЯ ГЛОЖЕТ?
— мы это уже проходили, папс. я в порядке. правда.
— САААНС...
— и я постараюсь больше тебя не будить.
— САНС, ПРОБЛЕМА СОВЕРШЕННО НЕ В ЭТОМ! — чуть не взвыл от бессилия младший.
Оба тут же мгновенно притихли: Папирус редко повышал голос — не то чтобы ему это когда-либо было нужно, — а потому окрик застал врасплох их обоих.
Пару минут они просто молчали, думая каждый о своём. Первым не выдержал Папирус:
— САНС... Я ПРОСТО... ПОМОЧЬ ХОЧУ, — начал он, косясь на брата и тщательно подбирая слова. — ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ТЫ МОЖЕШЬ СО МНОЙ ПОДЕЛИТЬСЯ ВСЕМ, ЧЕМ УГОДНО. Я ПОЙМУ.
Он осторожно протянул руку, неловко обнимая брата за плечи. Тот придвинулся ближе, утыкаясь плечом в бок брата, и Папирус вздохнул свободнее.
— я знаю, папс. знаю. я скажу когда-нибудь. просто... не сейчас.
Это «не сейчас», подобно ночным кошмарам, было шестым за неделю, но младший брат сдался без боя.
В комнате вновь воцарилась тишина, но на этот раз она не была давящей. Было просто спокойно. Впрочем, долго она не продержалась.
— САНС, И ВСЁ ЖЕ, — начал было Папирус, но, глянув на Санса, тут же примолк: тот уже уснул, используя бок брата вместо подушки. Младший лишь покачал головой. — ПРИЯТНЫХ СНОВ, САНС.
Папирус редко сидел без дела, но ради своего брата он мог и потерпеть.
Терпения ему хватило до семи утра. К этому времени он уже начал елозить настолько, что проснулся Санс.
— м... бро?
— САНС? ТЫ ХОРОШО СПАЛ?
— м... да. а ты здесь всю ночь... что ли? извини, я...
— НИЧЕГО. Я, ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС, ГОТОВ СТАРАТЬСЯ СКОЛЬКО УГОДНО ЖИЗ-, — Папирус остановил себя на полуслове — Санс костьми почувствовал, как он вздрогнул, — и неловко поправился: — ГОТОВ СТАРАТЬСЯ СКОЛЬКО УГОДНО, ЧТОБЫ МОЙ БРАТ БЫЛ СЧАСТЛИВ!
Санс молча смотрел, как его младший брат с нехарактерной даже для него спешностью поднялся с кровати, направляясь к двери. Рассудок, несмотря на раннее пробуждение и остаточную сонливость, зацепился за недосказанное слово. Всё ещё не слишком хорошо соображая спросонья, Санс окликнул брата:
— спасибо за все эти жизни.
То, что он это сказал вслух, до него дошло секундой позже и, мысленно себя обматерив, он приготовился обернуть сказанное в шутку, но, на его счастье, Папирус на этот ляп никак не отреагировал.
— ЛАДНО, САНС, ТЫ ВСТАВАЙ, А Я ПОКА ПРИГОТОВЛЮ ЗАВТРАК! — донеслось уже из коридора. — НИЧТО НЕ ДАЁТ ТАКОЙ ЗАРЯД ХОРОШЕГО НАСТРОЕНИЯ НА ВЕСЬ ДЕНЬ, КАК ТАРЕЛКА ВЕЛИКОЛЕПНЕЙШИХ СПАГЕТТИ!
Старшему брату не пришлось особо прислушиваться, чтобы по звуку проследить, как младший прошёл — или, скорее, протопал? — до лестницы и спустился вниз.
Шаги остановились где-то на первом этаже. Папирус никогда не отличался способностью контролировать громкость своего голоса, а потому «ПОГОДИ-КА», которое он сказал, вроде бы, сам себе, Санс легко услышал в своей спальне. Впрочем, ещё громче прозвучал полный то ли удивления, то ли возмущения возглас:
— САНС, ТЫ ЧТО, ТОЖЕ ЗНАЕШЬ ПРО ПЕРЕЗАПУСКИ?!
Название: Надежды и мечты
Бета: _синица_
Размер: мини, 1660 слов
Пейринг/Персонажи: Чара, Азриэль, Фриск; упоминаются Асгор, Ториэль, Санс
Категория: джен
Жанр: драма, элементы ангста
Рейтинг: G – PG-13
Краткое содержание: Все окружающие верят, что провалившийся в Подземелье ребёнок — их шанс на спасение. Чара изо всех сил пытается оправдать их надежды.
читать дальшеИм пять.
Чара оказывается в Подземелье случайно, оступившись у края ведущей в него расщелины. Азриэль прибегает на крики о помощи и, лишь немного поколебавшись, приводит подмогу. Теряя сознание от боли и усталости, Чара думает, что все монстры вокруг — это сон, но, когда Чара просыпается, у кровати дремлет Азриэль.
Монстры намного добрее, чем утверждали книжки из человеческих библиотек, а Ториэль, Асгор и Азриэль — куда лучшая семья, чем та, что осталась в городке у подножия горы. Асгор и Ториэль легко заменяют Чаре блудного отца и пьющую мать, а Азриэль становится для Чары не только братом, но и лучшим — первым — в жизни другом. Всё это кажется чрезмерным, незаслуженным, но Чара не смеет отвергать добро тех, кого искренне любит.
Магический барьер преграждает путь на поверхность, но Чаре вечность, проведённая под землёй, кажется малой платой за внезапное счастье.
***
Им шесть.
Асгор отрывается от игры с детьми, чтобы поприветствовать Доктора Гастера, лучшего учёного Подземелья. Они ещё даже не разорвали рукопожатия, а скелет уже с улыбкой отмечает, какие замечательные у короля дети. Асгор, чуть не светясь от гордости, говорит, что в них — все надежды и мечты королевства.
От этих слов Азриэлю становится немного страшно — на нём ведь такая большая ответственность! — но ещё больше он радуется оказанному доверию. Рядом с ним Чара молчаливо мнётся на месте и, не глядя, берёт его за ладонь, сжимает её крепко-крепко. Азриэль вздрагивает, косится на Чару, а затем крепко сжимает ладонь в ответ. Чара благодарно улыбается.
После этого Чара начинает часами сидеть в библиотеке. Азриэль порой беззлобно на это жалуется, но раз за разом составляет Чаре компанию.
***
Им семь.
Они случайно добавляют лютики в пирог, который пекут для отца. Азриэль сидит у кровати отца, боясь отойти, словно его отсутствие усугубит состояние Асгора. Ему настолько больно, тошно, стыдно за допущенную ошибку, что он не сразу осознаёт, что за звук он слышит сквозь собственные мысли. Когда же к нему приходит осознание, его прошибает холодный пот. Это смех. Он оборачивается к двери в спальню и видит Чару. На лице Чары широкая улыбка, из груди вырывается тихое, жутковатое хихиканье.
Поймав на себе взгляд брата, Чара спешно покидает комнату, игнорируя его оклик, срывается на бег в коридоре, почти вваливается к себе в комнату и быстро закрывает дверь, заперев её и подперев спиной для верности. Чара медленно оседает на пол и, наконец, срывается: по комнате разносится истеричный хохот. Звук не стихает даже тогда, когда по бледным щекам начинают сбегать слёзы.
Последняя деталь плана только что встала на своё место.
***
Им восемь.
Найти нужные цветы оказывается слишком просто. Жжение на языке становится невыносимым почти сразу, и Чара останавливается на секунду, тяжело дышит. В голове пробегают сотни мыслей сразу. Хочется выплюнуть мерзкую, травянистую кашицу, хочется побежать к маме, обнять её и, плача, признаться во всём. Затем на ум приходит лишь одна фраза: «За надежды и мечты!» — и Чара заставляет себя сглотнуть, торопливо запихивает в рот ещё пригоршню ярких цветов.
Яд действует быстро, намного быстрее, чем ожидалось, и Чаре кажется, что плану суждено провалиться: пойти отыскать Азриэля самостоятельно просто не получится. Слёзы обиды присоединяются к слёзам боли. К счастью, Азриэль находит Чару сам. Он напуган и растерян, но даже он, наивный и верящий в лучшее Азриэль, быстро связывает оборванные стебли цветов с состоянием Чары. Впрочем, когда он слышит последнее желание Чары, он соглашается сразу.
Человеческая душа легко сплетается с душой монстра. Всё снова идёт по плану.
План даёт надлом, когда Азриэль отказывается убить несколько людей — всего лишь шесть людей! — чтобы освободить всё королевство. Решимость Чары сильна, и Чара борется с Азриэлем за контроль. Всего лишь шесть человеческих душ — и жертва Чары будет не напрасна! Это же так легко! Даже не надо искать жертву: люди нападают на Азриэля сами, и надо только ударить в ответ..! Азриэль задаёт лишь один вопрос: «В этом ли надежды и мечты королевства?» — и решимость Чары даёт слабину. Этого достаточно, чтобы Азриэль смог мирно отступить.
План обращается в пыль так же, как Азриэль рассыпается пылью в тронном зале, прямо на глазах у их родителей. Две души, алая и белая, разлетаются на мелкие осколки почти одновременно, словно верные друг другу в смерти так же, как они были верны друг другу в жизни.
***
Им сто три.
Азриэлю холодно. Вокруг тепло, откуда-то сверху его, кажется, что-то греет, но внутри ему холодно. Он открывает глаза и обнаруживает себя в тронном зале; сверху его согревают лучи проникающего в помещение света, а вокруг, на уровне глаз, от стены до стены морем золота раскинулись цветы. Что-то в этой картине кажется неправильным, и Азриэль думает потереть глаза, чтобы убедиться, что всё вокруг реально, но руки его не слушаются. Он изворачивается всем телом, пытаясь себя разглядеть, но вместо себя — такого, каким он себя помнит, — он видит гибкий стебель цветка. От осознания того, что произошло, его пробирает дрожь, но он не позволяет себе паниковать.
Разобраться в своих мыслях оказывается непросто, но одна из наводняющих его сознание идей всё же оказывается дельной. Его родители точно будут знать, что делать! Нужно лишь их найти.
Только сейчас он осознаёт, что во дворце слишком тихо. Азриэль ищет кого-нибудь, но вокруг не души. Он движется из зала в зал, из комнаты в комнату, пока он всё же не находит души. В шести колбах, покачиваясь, висят человеческие души. Сами по себе. Без своих хозяев. Азриэль пытается придумать этому объяснение, хоть какое-нибудь объяснение, кроме того, которое напрашивается само собой, но не может.
Он слышит вдалеке знакомый голос и направляется на звук, стараясь не думать о том, что только что увидел. Он возвращается в тронный зал, где находит Асгора, который поливает растущие повсюду цветы. Азриэль застывает в углу зала, молча созерцая эту картину. Отец выглядит так спокойно, будто бы в соседнем зале и не хранится свидетельство отобранных насильно жизней. Будто бы на его руках нету чужой крови. «В этом твои надежды и мечты?!» кричит Азриэль, не сдержавшись. Когда Асгор оборачивается, его уже нет в зале.
Азриэль надолго прячется ото всех. Он думает о том, как ему холодно внутри. Он думает о том, что жертва Чары была напрасной. Он думает о том, как внезапно разрушился его мир. Он думает о том, что мир, похоже, работает совсем не по тем законам, которые он знал с детства.
Сражаться за надежды и мечты тех, кого любишь? Смешно! Особенно, если ты не помнишь, как это, любить.
Убей или будешь убит! На этом построен мир.
***
Им сто пять.
Чара просыпается резко. Ощущение такое, будто что-то резко ударило под дых. Вокруг темно и холодно, и лишь что-то тянет, притягивает осколки души, осторожно, словно спрашивая разрешение. Чара мысленно соглашается... с чем?
Душа наполняется теплом — своим или чужим? — и мир предстаёт взгляду сначала неясными пятнами, мутными красками, но постепенно обретает чёткость. Словно сквозь вату Чара слышит звонкий голосок, в размытых образах узнаёт цветок. Разумный цветок? Мысль не задерживается надолго. Цветок исчезает: его прогоняет... мама. Только попытавшись броситься ей в обьятья, Чара вспоминает свою смерть. Это чужое тело, и душа чужая... почти.
Воспоминания наваливаются все сразу. Очень больно, хочется рвать и метать, хочется уничтожить всё вокруг, чтобы ничто не напоминало о прошлом.
Успокоение приходит внезапно, будто невидимая рука утирает слёзы души. Фриск — ребёнок, с которым они теперь связаны воедино, — как оказалось, слышит Чару, слышит всё, о чём плачет последний осколок некогда сильной души. И Фриск, кажется, понимает всё, будто читая между строк, и словно протягивает Чаре руку помощи. Чара, скрепя сердце, принимает этот щедрый подарок — шанс что-то изменить, пусть не в прошлом, но в будущем.
Они идут вперёд вместе: Фриск, Чара и тот странный цветок, который следует за ними тенью, и этот цветок, кажется, знает что-то им неизвестное, но очень важное.
***
Им снова и снова сто пять.
Чара раз за разом помогает Фриск пробираться через Подземелье. Они поворачивают свои решения и так, и эдак, но каждый раз, кажется, чего-то не хватает, и освобождение не приходит. Это похоже на попытку раз за разом собрать паззл, в котором каждый раз остаётся недостающим один кусочек.
Что они делают не так? С каждым разом эта мысль всё больнее бьёт по сознанию, и однажды, не выдержав, Чара отбирает контроль у Фриск. В этот раз по всему Подземелью разносится пыль. Чара тянет их общее тело вперёд, игнорируя все протесты, просьбы, мольбы. Кажется, в этот раз их боится даже Цветочек, этот ехидный цветок. От этой мысли, почему-то, становится только более тошно.
Когда они входят в залитый светом коридор, Фриск молчит. Фриск молчит, когда они умирают раз за разом, пытаясь убить Санса. Только перед очередной попыткой — может быть десятой, а может и пятидесятой — Фриск спрашивает тихо-тихо: «Тогда... когда всё только начиналось... какие были твои надежды и мечты?» Всего одна фраза — и Фриск больше не вмешивается, но эти слова пиявкой застревают в сознании Чары, всё больше и больше изматывая изнутри.
Когда Санс предлагает перемирие, Чара соглашается, почти не раздумывая, и даже почти радуется, когда тело пронзают кости. Это похоже на надругательство над самой идеей помилования, но Чара не злится, просто не может. Когда встаёт выбор, продолжить эту жизнь или начать заново, выбор даётся Чаре легко.
«За надежды и мечты!» говорит Чара, чувствуя, как накатывает знакомое ощущение невесомости, а затем на сознание накатывает темнота, но Чаре кажется, что в последний момент Фриск успевает улыбнуться.
***
Им в последний раз сто пять.
Когда Цветочек показывает своё настоящее лицо, Чаре кажется, что всё это дурной сон, но его имя — настоящее имя — вырывается наружу почти непроизвольно. Фриск молча кивает. Фриск не знает всех подробностей того, что произошло многие годы назад, и, скорее всего, не узнает их никогда, но Чаре кажется, что они друг друга поняли, и когда Чара спрашивает: «За надежды и мечты?» Фриск опять молчаливо кивает.
Они спасают Азриэля вместе.
Кусочки паззла, наконец-то, складываются воедино. Монстры свободны. Друзья спасены. Все, кроме одного.
Они находят Азриэля у тех самых цветов, которые спасли жизнь Фриск. Чаре хочется крепко обнять брата, хочется смеяться и кричать. Чару распирает от радости: они победили, они спасли всех, они оправдали возложенные на них надежды.
Эта радость выдерживает, даже когда Азриэль пытается уйти от разговора.
Эта радость выдерживает, даже когда Азриэль отказывается вернуться на поверхность.
Эта радость покрывается трещинами, когда Чара слышит своё имя.
Эта радость рушится, когда Азриэль говорит, как непохожи Чара и Фриск.
«Может быть... На самом деле... Чара далеко не лучший человек».
Чаре кажется, что с этими словами рассыпаются прахом все их надежды и мечты.
Название: Хруст
Бета: Hisana Runryuu
Размер: мини, 3928 слов
Пейринг/Персонажи: Санс, Фриск; эпизодически или упоминаются Папирус, Ториэль, Андайн
Категория: джен
Жанр: драма, местами ангст
Рейтинг: R – NC-21
Краткое содержание: Они отмечают годовщину со дня освобождения. Что может пойти не так?
Примечание: Фриск, для простоты, описывается как персонаж мужского пола; имя не склоняется.
читать дальше
перезапуск #632.
фриск ведёт себя миролюбиво. он подружился со всеми, даже с андайн. я дал ребёнку последнее напутствие перед тем, как он увидит короля.
перезапуск #632 (дополнение).
мы на свободе. шестой раз, если верить предыдущим записям. рассвет всё равно выглядит так, будто я вижу его впервые.
не знаю, как долго фриск будет ждать до следующего перезапуска, но, кажется, он тоже рад быть на свободе.
перезапуск #632 (дополнение 2).
неделя со дня освобождения. пять минут назад фриск пообещал мне, что больше не будет перезапускать временной поток. давал ли он раньше такое обещание? надеюсь, он его не нарушит.
фриск ведёт себя миролюбиво. он подружился со всеми, даже с андайн. я дал ребёнку последнее напутствие перед тем, как он увидит короля.
перезапуск #632 (дополнение).
мы на свободе. шестой раз, если верить предыдущим записям. рассвет всё равно выглядит так, будто я вижу его впервые.
не знаю, как долго фриск будет ждать до следующего перезапуска, но, кажется, он тоже рад быть на свободе.
перезапуск #632 (дополнение 2).
неделя со дня освобождения. пять минут назад фриск пообещал мне, что больше не будет перезапускать временной поток. давал ли он раньше такое обещание? надеюсь, он его не нарушит.
Вспышка.
Фриск приближается к нему, крепко сжимая в руках нож. Он, словно ухватившись за невидимую нить, тянет, обнажая миру душу ребёнка, а затем, когда краски мира разом тускнеют, поднимает руку, призывая ряд костей. Фриск не ожидает того, что он атакует первым, и кости легко прорывают плоть. Рёбра ломаются. Хруст мокрый, чавкающий, и Санса передёргивает.
Вспышка.
Фриск совсем рядом, и свист ножа, рассекающего воздух рядом с головой скелета, напоминает ему, как близок он к провалу.
Вспышка.
Острая кость пробивает живот насквозь, порождая фонтан крови. Фриск отбрасывает силой удара, и тело, ударившись об пол, проезжает по плиткам, оставляя за собой след из крови и ещё чего-то, что Санс даже не пытается распознать. Позвоночник перебит, кровь хлещет ручьём, но ребёнок ещё жив. Кровь пузырится на губах от рваных дыханий. Потом они обрывается, и Сансу остаётся только созерцать жуткую улыбку Фриск, больше похожую на оскал зверя.
Вспышка.
Санс слышит свист и сухой хруст. Боль приходит несколько секунд спустя. Он притрагивается к месту удара, чувствуя, как осыпаются под пальцами кости рёбер. Осколки превращаются в пыль, не достигнув пола. На лице Фриск он видит ликование.
Вспышка.
Он предлагает Фриск помилование, и тот соглашается на это, почти не колеблясь. Санс обнимает его, поглаживая голову, прижимает его к себе покрепче и призывает ряд костей. Хруст — и сухой, и хлюпающий — наполняет коридор. Кровь брызжет во все стороны. Санс чувствует, как вязкие капли ударяются о его лицо, стекают вниз, затекают в глазницы, и его несуществующий желудок сводит судорогой. Фриск ещё слабо дёргается, пытаясь вырваться, будто это его спасёт, но он держит крепко, и вскоре эти потуги затихают. Больно, и душу холодит подступающая смерть, но это малая плата за победу. «Если мы и правда друзья, ты больше не вернёшься».
Вспышка.
Битва закончена, и бластеры исчезают за ненадобностью. Человеческие тела на рассыпаются в пыль после смерти, но то, что осталось от Фриск, обуглено достаточно, чтобы мелкие частички плоти чёрной шелухой осыпались с обрубков, раньше бывших конечностями. Санс удерживает невидящий взгляд на торчащем из грудной клетки обломке ребра.
Вспышка.
Фриск приближается к нему, крепко сжимая в руках нож. Он, словно ухватившись за невидимую нить, тянет, обнажая миру душу ребёнка, а затем, когда краски мира разом тускнеют, поднимает руку, призывая ряд костей. Фриск не ожидает того, что он атакует первым, и кости легко прорывают плоть. Рёбра ломаются. Хруст мокрый, чавкающий, и Санс широко улыбается удачному первому ходу.
Рядом раздаётся гулкий грохот металла, отрывая Санса от молчаливого ликования. Окружающий мир вновь обретает краски. Скелет успевает подумать, что всё закончилось слишком быстро — слишком легко, — а затем на него окатывает осознание: они не в залитом светом коридоре и даже не на лесной тропе Сноудина.
Они не в Подземелье.
Где-то вдалеке — наверное, из другой комнаты — слышны голоса, но Санс не в состоянии разобрать слова. Взгляд мечется по всему вокруг, цепляясь за отдельные элементы обстановки, а сознание услужливо подсказывает детали.
Окно. Он в доме на Поверхности, где он живёт вместе с братом, Тори и Фриск.
Кастрюля. Он в кухне, и грохот, который он слышал ранее, — это гремела, падая, кухонная утварь.
Пирог. Сегодня они празднуют годовщину освобождения, и он и Фриск пришли на кухню за пирогом и искали нож, чтобы этот пирог нарезать.
Нож?..
Он медленно переводит взгляд в сторону ножа.
Скелетам не требуется дышать, но Сансу кажется, что он задыхается. Нож лежит рядом с Фриск. Ребёнок ещё жив, когда Санс встречается с ним взглядом. В глазах, среди боли, ему чудится немой вопрос: «За что?» Затем взгляд Фриск тускнеет, и его больше нет в живых.
Санс опускает взгляд себе под ноги. По полу медленно разливается кровь, марая кухонную плитку. Он отступает на шаг назад от приближающейся к нему лужи, утыкается спиной в стену. Его колени, наконец, подкашиваются, и он тяжело оседает на пол.
Голоса становятся громче, но всё равно доносятся до Санса словно сквозь вату. В кухне появляются Ториэль и Папирус; оба бросаются к Фриск. Следом за ними приходит Андайн, которая, лишь бросив взгляд на ребёнка, оборачивается к сидящему у стены скелету и начинает что-то кричать. В голове у того одновременно и слишком пусто, и слишком много мыслей, чтобы осознать, что происходит здесь и сейчас. Ему видится лишь пустой детский взгляд.
Тори возится с ребёнком. Папирус поначалу пытается ей помогать, а потом склоняется рядом с Сансом и, кажется, что-то спрашивает. Его отпихивает в сторону Андайн, тормошит Санса, пытаясь добиться от него каких-то ответов. Тори, наконец, оставляет попытки вернуть к жизни Фриск и оборачивается к нему. Санс успевает разглядеть испуганное лицо Папируса, гримасу ярости Ториэль, а секундой позже его взгляд застилает пламя.
Он даже не пытается увернуться.
перезапуск #632 (дополнение 3).
завтра мы празднуем год со дня освобождения.
сегодня я проснулся от ночных кошмаров и, кажется, разбудил этим фриск, потому что он сунулся ко мне в комнату почти сразу после того, как я проснулся. он ещё раз пообещал не делать перезапуск.
кажется, этот временной поток всё же будет последним.
завтра мы празднуем год со дня освобождения.
сегодня я проснулся от ночных кошмаров и, кажется, разбудил этим фриск, потому что он сунулся ко мне в комнату почти сразу после того, как я проснулся. он ещё раз пообещал не делать перезапуск.
кажется, этот временной поток всё же будет последним.
Санс просыпается от того, что у него раскалывается голова. Он устало трёт глазницы, краем сознания отмечая, что из левой бьёт, превращаясь из синего в жёлтый и обратно, яркий свет. В общем, если подвести итог ощущениям, только что случился очередной перезапуск.
Он запрокидывает голову назад, чуть прогибаясь в спине, — манёвр отзывается очередным признаком тошноты — и смотрит в окно, на заснеженные верхушки деревьев. Да, это определённо Подземелье. Выуживает телефон и, щурясь, смотрит на время. Три часа ночи. Даже его брат — тот ещё жаворонок! — ещё не скоро встанет, а значит, у него есть ещё несколько часов, чтобы разобраться, что произошло за предыдущий перезапуск.
Он ещё раз устало трёт лоб и всё же приподнимается на локтях, а затем и вовсе садится. Вставать с матраса — да и двигаться в принципе — жутко не хочется, но, как всегда, в первые часы после перезапуска время дорого, потому он заставляет себя двинуться в направлении двери. По пути он пытается ухватиться сознанием за крохи воспоминаний из предыдущего перезапуска: в памяти всплывают только что-то красное и слёзы на лице... чьём? Кто этот монстр? Он мысленно отмечает, что это ещё надо будет узнать.
Немного манипуляций с пространством — и шаг за дверь переносит его прямо в подвал. Удобно, как ни крути.
Журнал с записями о предыдущих временных линиях ему приходится поискать: в отличии от его памяти, мастерская отлично защищена от последствий перезапусков, и вещи здесь остаются лежать там, где он их и оставил, даже если сам он этого не помнит. Во время поисков ему попадается групповое фото, на котором он находит лицо из его воспоминаний: Ториэль, если верить подписи на фотографии. Почему она плакала?..
Журнал обнаруживается в одном из ящиков стола. Первым делом Санс пробегается по записям предыдущей временной линии.
— «год со дня освобождения»? — Он узнаёт свой почерк, но слова кажутся ему бредом. — целый год? — Он торопливо проверяет остальные заметки, в которых конец оказывается счастливым: их всего пять, и все они помечены синим для удобства. — день. неделя. месяц. две недели. три недели, — он читает вслух, будто иначе слова потеряют свой смысл. — и нигде больше никаких обещаний.
Убедившись, что больше счастливых концов не было, он делает пометку о начале нового перезапуска и откладывает журнал, пытаясь осознать произошедшее. Фриск впервые так долго не делал перезапуск. Фриск впервые пообещал его не делать. Пообещал! Не то, чтобы Санс сам был силён в выполнении обещаний, но мысль о столь жестоком предательстве отдавала горечью. Похоже, когда ребёнок объявится вновь, им будет о чём серьёзно поговорить.
Остаток времени до пробуждения брата он проводит за изучением остальных записей журнала.
Фриск покидает Руины день спустя. Он выглядывает из-за двери в небольшую щель, пугливо озирается и лишь затем выходит на морозный воздух Сноудина. Притворив за собой дверь и привалившись к ней спиной, ребёнок продолжает смотреть по сторонам. Его взгляд задерживается на кустах, в которых спрятана камера наблюдения. Закусив губу, Фриск подходит к кустам, осторожно их огибает, ещё раз оглядывается, а затем начинает как можно быстрее продираться через лес.
Всё это видит Санс, надёжной укрытый за деревьями с другой стороны дороги. Пару секунд он стоит на месте, опешив: такого развития событий не было описано ни в одной из его записей; Фриск всегда шёл прямо по дороге. Оцепенение быстро проходит, и скелет припускается за ребёнком, забыв даже про камеру слежения. Сейчас важнее понять, что пошло не так.
Догонять Фриск оказывается довольно легко: ребёнок увязает в сугробах, теряя скорость, а Санс удачно пользуется свежими следами. Он быстро сокращает расстояние между ними. Хруст веток, которые Фриск ломает по неосторожности, раздаётся всё ближе и ближе — от мысли о хрусте Сансу почему-то становится не по себе, — и вскоре он уже видит впереди лилово-синее пятно кофты ребёнка.
— эй, мелкий! притормози! — окликает он грубее, чем собирался, и пытается ухватиться за человеческую душу магией, но та ускользает прямо из-под его пальцев.
В ответ слышится сдавленный писк, и у Фриск, кажется, открывается второе дыхание, потому что он чуть ли не удваивает темп. Санс матерится себе под нос и старается не отставать.
Впереди, за деревьями, слышится неясный гул. Скелету требуется лишь мгновение, чтобы понять, откуда он исходит.
— фриск, стой, впереди..! — пытается предупредить он, выбрасывая руку вперёд в отчаянной попытке ухватить, удержать... Но уже слишком поздно.
Лес заканчивается резким обрывом, и Фриск, не ожидая этого, оступается и ухает вниз, туда, где бурлит река. Даже сквозь шум бурной воды хорошо слышно хруст — мокрый, чавкающий хруст костей, — когда тело разбивается о каменистый берег, прежде чем удариться о воду. Сансу становится дурно, к горлу, совсем как желчь, подступает вязкий комок жидкой магии, но он заставляет себя дойти до обрыва и глянуть вниз. Парой метров ниже, там, где берег становится чуть более пологим, виднеется огромное пятно крови — след от удара, — от которого вниз тянется рваный, тёмно-красный след, исчезающий там, где камень встречается с водным потоком. Скелет ищет взглядом Фриск, но не находит: течение давно уже унесло тело.
Вода гремит оглушающе, но Сансу всё равно чудится, что он слышит звук разбивающейся человеческой души.
перезапуск #633.
Санс просыпается от того, что у него раскалывается голова. Он приоткрывает глаза ровно настолько, чтобы увидеть, как по потолку пляшет неровный свет: синий, жёлтый и снова синий. От мерцания кружится голова, и он закрывает левый глаз, скашивая правый в сторону окна. Снова Сноудин. Снова перезапуск.
Дисплей телефона услужливо подсказывает время, и скелет позволяет себе только пару минут поваляться на матрасе, пока его магия не успокоится, а затем почти поспешно встаёт и выходит из своей комнаты сразу в подвал, по пути вспоминая шум воды и сугробы — к чему бы это?
Журнал перезапусков он находит прямо на столешнице и, пробежавшись глазами по последней записи, застывает в недоумении. Ни единой заметки. Только номер. Он торопливо просматривает остальные страницы, пытаясь понять, что произошло. Ребёнок перезапустил, так и не достигнув Сноудина? Такого не случалось ещё ни разу. Санс теряется в догадках, а, после прочтения предпоследней записи, последняя становится ещё более подозрительной.
Он возится с журналом и фотографиями с прошлых перезапусков, ломая голову над происходящим, до тех пор, пока откуда-то сверху не доносится голос его брата: «САНС! ТЫ КУДА ПРОПАЛ?» Скелет почти с удивлением обнаруживает, что время движется к полудню. Быстро записав номер нового перезапуска, он выходит из лаборатории прямо в кухню.
Все вопросы ему придётся отложить до тех пор, когда Фриск снова появится в Сноудине.
Ребёнок выходит из Руин на следующий день. Едва притворив дверь, он торопливо двигается по дороге, поминутно оглядываясь назад, будто ожидает появления Санса. Впрочем, так оно, скорее всего, и есть. Скелет на секунду подумывает наступить на толстую ветку, валяющуюся на дороге, просто чтобы подшутить над человеком, но передумывает, видя, что Фриск, похоже, и так на нервах. Это наводит на неприятные мысли.
Так или иначе, ребёнок останавливается как вкопанный, когда слышит у себя за спиной чужие шаги. Санс неспешно приближается к нему, прилаживая на ладонь миниатюрную подушку-пердушку. Первые несколько мгновений можно сыграть и по сценарию, правда? Ну, или почти.
— Ч е л о в е к, — он нагоняет в голос чуточку жути для антуража. — Т ы р а з в е н е з н а е ш ь , к а к з д о р о в а ю т с я с н о в ы м и з н а к о м ы м и ? О б е р н и с ь и —
Он давится словами, когда краски мира внезапно тускнеют, а Фриск быстро оборачивается. В следующее мгновение слышится громкий хруст, и первая мысль Санса: на ту несчастную ветку, похоже, всё же кто-то наступил. Секундой позже приходит осознание — а вместе с ним и боль, — и он опускает взгляд: на его любимых толстовке и майке теперь есть рваный разрез, а где-то под ним крошатся, превращаясь в пыль, пробитые рёбра. По ткани расползается тёмное пятно. Он прикладывает к нему руку, чувствует на пальцах вязкую смесь пыли и жидкой магии. Эта же магия ручейком стекает по его рту.
На секунду его сознание отключается от действительности. Он видит залитый светом коридор и блестящее лезвие ножа, он слышит свист лезвия где-то совсем рядом. Вспышка — и он видит чужую кухню и ярко-алую, человеческую кровь, и то, как она пузырится с последними дыханиями на губах Фри...
Боль возвращает его к действительности, и он поднимает взгляд на Фриск. Тот оступает назад, прижав руки к груди. На его щеках блестят слёзы. На дороге лежит брошенный игрушечный нож.
Мир вздрагивает, и Санс падает в темноту.
перезапуск #634.
Не хочу
Я тебя ненави
Я не могу так поступить с Папирусом.
Если
Не смей больше ко мне приближаться!
Я не могу так поступить с Папирусом.
Не смей больше ко мне приближаться!
Санс просыпается от того, что у него раскалывается голова. От боли мутит так, что, будь у него внутренности, то они, должно быть, стали бы наружностями. Во рту чувствуется горечь, а грудь будто сдавливает тисками. Он обхватывает голову руками и ждёт, пока ему не станет лучше — хотя бы настолько, чтобы просто открыть глаза.
В окне, как всегда, видны сосны Сноудина. Перезапуск, да ещё и, судя по ощущениям, в предыдущей временной линии он умудрился сдохнуть. Опять геноцид?
— увидеть фриск и умереть, — бормочет скелет и невесело смеётся.
Он заставляет себя встать с кровати, проверяя время по пути в лабораторию. В голове попутно вертятся мысли о ноже, снеге и слёзах, но сложить их в единую картину он не может. Как, в общем-то, и всегда.
Журнал перезапусков он находит на столе — он даже открыт на нужной странице, — и Санс уже готовится к скучному штудированию однообразных записей — в который раз, интересно? — когда его сознание цепляется за одну единственную мысль: последняя запись написана явно не его почерком.
Он несколько раз перечитывает пять строчек, написанные нетвёрдой детской рукой, перелистывает все страницы, не находит больше нигде чужих записей и ещё раз перечитывает запись. Слова принадлежат Фриск, в этом он уверен, но понятнее от того они не становятся. Он мечется от догадки к догадке, пытается сделать выводы по предыдущим записям, но теряется ещё больше и заново читает все записи, пытаясь найти зацепку.
Сдаётся он, только когда Папирус, обрыскав весь дом в поисках брата, приходит стучаться в дверь мастерской.
Даже покинув подвал, он весь последующий день ломает голову над тем, что же, всё-таки, происходит.
Фриск появляется в Сноудине на следующий день. Оглядевшись и проверив кусты, в которых скрывается камера слежения, он быстрым шагом направляется прочь по тропе.
Санс не утруждает себя вознёй с веткой, и даже розыгрыш с подушкой-пердушкой оказывается забыт. Последние три перезапуска всё идёт не так, как обычно, а потому и он не намерен следовать избитому сценарию.
Фриск останавливается, заслышав его шаги, и он подходит, должно быть, быстрее, чем обычно, потому что ребёнок вздрагивает, хотя и не оборачивается.
— Ф р и с к, — окликает Санс, и тот вздрагивает ещё раз. — Т ы н е д у м а е ш ь , ч т о н а м е с т ь , о ч ё м п о г о в о р и т ь ?
Ребёнок не шевелится, застыв, будто статуя.
— Ф р и с к, — повторяет скелет. — О б е р н и с ь .
Так и не дождавшись реакции, Санс протягивает руку, чтобы схватить человека за плечо. Тот рывком оборачивается, бросает снег скелету в лицо и тут же припускает прочь. Снежинки набиваются в глазницы, и Санса передёргивает от холодка, пробегающего по внутренней стороне черепа. На секунду он просто забывает, где находится.
Когда оцепенение, наконец, проходит, он тут же бросается следом за ребёнком. У того есть солидная фора, но Санс не теряет надежды перехватить его до столкновения с Папирусом.
Его надеждам не суждено сбыться: Фриск не останавливает даже заслон из призванных костей, который тот ловко огибает, и он с разбегу влетает в долговязого скелета. Папирус выдерживает удар стойко, но чуть с ног не валится от удивления, когда ребёнок с потрясающей прытью взбирается ему на руки, что-то неясно скуля. К тому моменту, как Санс всё же настигает свою цель, младший брат уже понемногу осознаёт происходящее:
— ЧЕЛОВЕК? Э... САНС, ЭТО ЖЕ ЧЕЛОВЕК, ДА? — Он переводит взгляд с брата на ребёнка и обратно. — САНС, Я ПОЙМАЛ ЧЕЛОВЕКА. Я, ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС, ПОЙМАЛ ЧЕЛОВЕКА! НЬЕ-ХЕ-ХЕ!
Санс не сводит взгляда с ребёнка. Где-то на задворках сознания стоит жуткая картинка: череп брата, крошащийся в пыль под ботинком человека. Он не знает, воспоминание ли это, или он сам это придумал, но одно он знает точно: одно лишнее движение, и он сотрёт Фриск в порошок. Непрошеной приходит мысль о рёбрах, хрустящих под натиском призванных атак...
— САНС? — Папирус отрывается от ликования, озабоченно заглядывая брату в глаза. — САНС, С ТОБОЙ ВСЁ В ПОРЯДКЕ?
— а... что? — Санс только сейчас понимает, что у него горит магией левый глаз. Он усилием воли его гасит. — да, всё нормально, папс. ты... молодец. отличная поимка. прямо—
— ЧТО ТАКОЕ, ЧЕЛОВЕК? — младший уже успел отвлечься на Фриск, который что-то скулит ему на ухо. Санс не слышит слов, но судя по тому, как хмурится брат, искоса на него поглядывая, добра это не сулит.
— САНС, КАК ТЕБЕ НЕ СТЫДНО! — взрывается, наконец, Папирус. — ЧЕЛОВЕК ТАК ХОТЕЛ ПОДРУЖИТЬСЯ СО МНОЙ, ВЕЛИКИМ ПАПИРУСОМ, А ТЫ, ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ ПРОЯВИТЬ ГОСТЕПРИИМСТВО, СТАЛ ЕГО ПУГАТЬ?
— да ты что, бро? ну, ты же знаешь, что я скорее костьми лягу, чем стану—
— САНС! НУ, ПОЧЕМУ ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ХОТЯ БЫ РАЗ ОБОЙТИСЬ БЕЗ СВОИХ ДУРАЦКИХ КАЛАМБУРОВ! — тут же перебивает младший, топая ногой. По крайней мере, на счастье Санса, предшествовавшие этому претензии оказываются забыты. — НЕТ, ТАК ДЕЛО НЕ ПОЙДЁТ. ЧЕЛОВЕК! ТЫ ОФИЦИАЛЬНО ПРИГЛАШЁН КО МНЕ В ГОСТИ, ЧТОБЫ УКРЕПИТЬ НАШУ ДРУЖБУ! — заявляет он и, так и не спуская Фриск с рук, отправляется в сторону их с братом дома.
Санс не сводит с ребёнка глаз всю дорогу домой. Тот отвечает ему тем же. Папирус их игру в гляделки просто не замечает, рассказывая своему новому другу обо всём, что приходит ему в голову.
Что хорошо, Фриск действительно прикладывает все усилия к тому, чтобы подружиться с младшим из братьев, и Санс думает, что в этот раз, быть может, всё сложится хорошо. Если только ребёнок не надумает воткнуть им нож в спину.
Что плохо, всё то время, пока Фриск у них гостит, он ни на минуту не оказывается в комнате один, а потому Санс никак не может подловить момент и поговорить с ним наедине. Вряд ли так получается случайно.
Что совсем плохо, Фриск каким-то образом уговаривает Папируса сопроводить его до дворца. Санс, естественно, увязывается следом — не в открытую, конечно, а просто приглядывает за горе-путешественниками со стороны, вовсю пользуясь короткими путями. Младший брат остаётся в неведении, а Фриск... Фриск явно что-то подозревает.
Санс всю дорогу ждёт подвоха. Он ждёт, что ребёнок сорвётся, что блеснёт нож... Временами ему кажется, что он слышит сухой хруст — знакомый, будто почти забытое воспоминание, — но каждый раз это оказывается лишь эхом, существующим исключительно в его черепушке.
Папирус жив. Все монстры живы. И все любят Фриск, а Фриск охотно становится всем другом. На один перезапуск всё в этой жизни, кажется, идёт так, как надо, но неясная тревога его не оставляет, как и галлюцинации — или воспоминания? — снующие по его мыслям.
Брызги.
Красное.
Пузырится.
Звон.
Рваное дыхание.
И хруст.
Хруст.
Хруст.
Обычно Санс не слишком ценит то, каким принципиальным бывает Папирус в некоторых вопросах, но сейчас он даже рад, потому что младший брат настаивает на том, чтобы Фриск прошёл Последний Коридор сам. Он говорит о том, что это должно быть испытанием для силы духа, временем для осмысления своего пути, приводит какие-то ещё аргументы, но для Санса главное одно: он, наконец-то, сможет поговорить с Фриск без свидетелей.
Из-за своего укрытия — одной из колонн — он видит, как ребёнок нервничает, но упорно шагает вперёд. Когда Санс встаёт у него на пути, тот вздрагивает и делает шаг назад, и скелет даже готовится призвать стену из костей, просто чтобы отрезать путь к отступлению, но до этого дело не доходит.
На какое-то время мир замирает. Санс смотрит на Фриск. Фриск смотрит себе под ноги.
— фриск? — говорит скелет, когда молчание затягивается. Ответа не поступает. Ребёнка начинает колотить дрожь, и он сжимает одну руку в другой, нервно хрустит суставами. Санса ощутимо передёргивает. Воспоминания из других перезапусков на секунду становятся ярче, но всё ещё не складываются в единую картинку.
— фриск, у меня лишь один —
— Если хочешь убить, убей уже! — перебивает Фриск. Он редко говорит вслух, ещё реже повышает голос, потому крик Санса почти пугает. Не дождавшись ответа, ребёнок продолжает: — Давай! Убей! Чего тебе стоит?! Давай же!
Фриск давится собственными словами, кашляет; в уголках глаз выступают слёзы.
— фриск, — Санс старается, чтобы его голос звучал ровно. — я не собираюсь тебя убивать.
Фриск что-то бормочет в ответ, но скелету не удаётся разобрать слова, а потому он продолжает:
— у меня... только один вопрос. почему ты перезапустил? мы провели целый год на свободе... так почему?
Он ожидал чего угодно: молчания, слёз, угроз, ножа в грудь — чего угодно, но не хриплого, горького смеха. Ему на мгновение кажется, что Фриск смотрит на него пустыми глазницами, из которых капля за каплей стекает то ли вязкая кровь, то ли гной. Наваждение проходит, как только ребёнок сквозь икающие смешки говорит:
— Ты... даже не помнишь... убил... и даже не...
Слова бьют, словно пощёчина, а затем картинка собирается воедино.
Их дом наверху, на свободе. Кухня. Пирог. Нож. Фриск лежит на полу, захлёбываясь собственной кровью, которая булькает в горле и пузырится на губах. И хруст, хруст, опять этот жуткий, вязкий, чавкающий хруст ломающихся рёбер. Ему чудится, что в зияющей ране бьётся, постепенно замедляя свой ход, сердце.
Он усилием воли возвращает себя к реальности, смотрит на Фриск, вытирающего лицо рукавом, и ему совершенно нечего сказать. Потому, чуть поколебавшись, он просто отступает в сторону и смотрит, как тот скрывается за дверью тронного зала.
перезапуск #635.
фриск сразу же подружился с папирусом и к королю отправился с ним вместе. явно старается не оставаться один. меня избегает, но с остальными монстрами очень дружелюбен. я так и не знаю, почему он сделал перезапуск в временной линии #632.
перезапуск #635 (дополнение).
он сделал перезапуск, потому чтоон умер я его убил.
даже несмотря на это, он снова всех освободил.
наверное, я впервые не рад увидеть солнце.
фриск сразу же подружился с папирусом и к королю отправился с ним вместе. явно старается не оставаться один. меня избегает, но с остальными монстрами очень дружелюбен. я так и не знаю, почему он сделал перезапуск в временной линии #632.
перезапуск #635 (дополнение).
он сделал перезапуск, потому что
даже несмотря на это, он снова всех освободил.
наверное, я впервые не рад увидеть солнце.
Они снова празднуют годовщину освобождения.
Компания собирается весёлая и шумная, и, в какой-то момент устав от суматохи, Санс выбирается на крышу. Время близится к ночи, и на небе уже видны первые звёзды.
Когда он слышит у себя за спиной скрип черепицы, он не придаёт этому особого значения, но когда рядом с ним присаживается Фриск, скелет удивлённо на него косится. Ребёнок избегал его весь год, и такое появление по меньшей мере внезапно. Тем не менее, он ничего не говорит и переводит взгляд обратно к небу.
Они молчат. Санс не уверен, о чём именно он думает в этот момент, но ему кажется, что они с Фриск думают об одном и том же.
Первым нарушает молчание Фриск.
— Я больше не хочу перезапускать, — говорит он.
— я больше не хочу тебя убивать, — говорит Санс в ответ.
Они переглядываются и почти синхронно улыбаются друг другу.
Всё-таки они действительно думают об одном и том же.
перезапуск #635 (дополнение 2).
год с освобождения.
кажется, в этот раз всё действительно будет правильно.
год с освобождения.
кажется, в этот раз всё действительно будет правильно.
@темы: Джаськино графоманство, Undertale
-
-
31.03.2016 в 15:30Я, кстати, тоже не всегда понимаю, что откуда берется и не могу объяснить каждый поступок своих героев или сюжетный поворот)) И иногда сильно удивляюсь, когда на основе текста читатели делают неожиданные выводы))
Не, у меня иначе. Я, вроде, понимаю причины поступков, но проблема в том, что я не всегда могу дойти от причины до поступка, а потому зависаю, и получается момент, в котором фиг знаешь, что писать: ничего правильно не выходит.
я замечала, что большинство людей цепляет именно ангст, плюс, такие тексты запоминаются лучше, чем веселые)
Вот, не понять мне этого, наверное. Я всегда в восторге от юморных текстов. Если они действительно юморные...
А вот насчёт того, что запоминается лучше... По-моему, это уже даже больше от авторской манеры зависит, чем от жанра.
Но это нормально, если автор хочет развиваться.
Да это понятно, но... сам себя начинаешь раздражать тем, что упорно не понимаешь, что же у тебя — внезапно! — вышло правильно...
Ну если ты макси писать не собираешься, то для тебя будет, как с зимней)) Хотя летняя все равно сложнее, да.
Там всё по отдельным квестам, плюс фиг знает, какие оргминимумы будут (и, соответственно, в каких количествах их закрывать придётся).
А касательно макси — фиг знает. До самой битвы ещё несколько месяцев. Если постараюсь, может, даже и напишу XD
-
-
01.04.2016 в 01:05Я поняла, тоже такое бывает.
Я всегда в восторге от юморных текстов. Если они действительно юморные...
Я, кстати, тоже, но по-настоящему смешных мало и найти их сложно.
По-моему, это уже даже больше от авторской манеры зависит, чем от жанра.
Опять же больше на своем примере и примере людей, с которыми это обсуждала: лучше запоминается то, что выбивается из стандарта, не обязательно нравится или цепляет, а скорее шокирует) А такое в юморе и флаффе бывает редко))
но... сам себя начинаешь раздражать тем, что упорно не понимаешь, что же у тебя — внезапно! — вышло правильно...
Понимать помогает перечитка текстов через время, тогда начинаешь смотреть на текст со стороны, и видеть, что вышло хорошо, а что - не очень. Вообще идеально - перечитывать тогда, когда почти уже не помнишь, как писал, и что там было, "эффект чужой руки" называется. Тогда есть возможность прочесть свой текст, как чужой, и оценить бесстрастно.
А касательно макси — фиг знает. До самой битвы ещё несколько месяцев. Если постараюсь, может, даже и напишу XD
Желаю удачи!))
-
-
01.04.2016 в 01:17Я, кстати, тоже, но по-настоящему смешных мало и найти их сложно.
Ага. Зато понять, что нашёл легко: единственная категория фиков, которые читать с покерфэйсом невозможно XD
лучше запоминается то, что выбивается из стандарта, не обязательно нравится или цепляет, а скорее шокирует) А такое в юморе и флаффе бывает редко))
А если юмор хороший — в принципе, редкость, то он и выбивается из стандарта, да)
Понимать помогает перечитка текстов через время
У меня, обычно, единственный эффект от такой перечитки — полная ненависть к себе как к автору о.0
Желаю удачи!))
Пасиба)
-
-
01.04.2016 в 01:20А надо не ненависть, а самому себе конструктивная критика) Если ты через время видишь свои косяки, значит, у тебя прогресс)) Если бы не видел - все было бы гораздо хуже.
-
-
01.04.2016 в 02:30А надо не ненависть, а самому себе конструктивная критика) Если ты через время видишь свои косяки, значит, у тебя прогресс)) Если бы не видел - все было бы гораздо хуже.
Мозг понимает, а сердце — не особо)