Все тексты были отбечены Hisana Runryuu.
Название: Не мы такие — жизнь такая
Задание: Цитаты и афоризмы — То, в чём мы живем, можно назвать тьмой внутри. (Джон Апдайк)
Размер: драббл, 528 слов
Пейринг/Персонажи: (Underfell AU) Санс, Фриск, Флауи, упоминается Папирус
Категория: джен
Жанр: драма с лёгкой претензией на юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Как всегда, Санс встречает ребёнка на подходах к Сноудину. Как всегда, он готовится их убить. ...Как всегда?
Примечание к теме задания: спойлерупоминается то, что вся "тьма" мира, в котором находятся персонажи, происходит из пороков тех, кто в нём живёт (исходное значение цитаты).
Примечание/Предупреждения: присутствует одно нецензурное слово; множественное число используется для обозначения нейтрального пола.
читать дальшеФриск вываливаются на заснеженную тропу сноудинского леса почти кувырком, но на них ни царапины: то ли повезло, то ли сгодился опыт прошлых попыток. Они встают, отряхивают коленки, поудобнее перехватывают ботинок с землёй, успокаивают торчащего из него Флауи, делают пару шагов вперёд и замирают.
Санс стоит поодаль, привалившись спиной к сосне. Игра в прятки опостылела ему еще пару перезапусков назад. Теперь он просто ждёт, зависнув на самой грани дрёмы, между сном и бодрствованием.
Фриск тихо сопят, набираясь храбрости. Флауи пихает их в щёку, уговаривая найти обходной путь — как будто это их спасёт. Ребёнок отрицательно мотает головой в ответ и, расправив плечи, уверенной походкой направляется по тропе.
Целеустремлённости Фриск хватает ровно на три метра — потом Санс открывает глазницы и встаёт ровнее. Скелет встречается взглядом с человеком. С минуту ни он, ни они не шевелятся; тишину нарушает только тихое бормотание Флауи, всё ещё уговаривающего Фриск отступить.
Первым подаёт голос Санс:
— Ну, что, сразу к делу или...
Фриск быстро-быстро шевелят рукой, складывая жесты в предложения.
— Чего-чего? — Санс щурится, думая, что сказанное ему почудилось.
— Почему монстры такие грубые? — повторяют Фриск. Не почудилось.
Флауи утыкается лицом в свой импровизированный горшок. Санс усмехается: ну, хоть вопрос, а не мольбы о пощаде и помощи — осточертело.
— Всё просто. Один монстр потерял надежду, обозлился на весь мир и решил, что остальным должно быть так же плохо. Остальные решили: «А чем мы, блять, хуже?» — и поехало. Вот и всё. Конец сказке, начало дерьму, которое зовётся жизнью.
Ребёнок притихает, утыкает взгляд в носки своих ботинок. Флауи опасливо косится на скелета. Санс прикидывает, убить ли Фриск сразу или дать им сначала помучаться в попытках пробраться через Сноудин.
Он уже подумывает призвать бластер, когда они вскидывают голову.
— Значит, вы все такие грубые, потому что никто не хочет первым стать добрым?
— Типа того? — Санс слегка склоняет голову набок. Мысли об убийстве временно уходят на второй план.
— Понятно, — Фриск широко улыбаются. — Тогда я и начну.
— «Начнёшь»?
— Быть добрыми, — решительно кивают Фриск. — Чтобы и остальные тоже были.
— Дитятко, ты умом тронулось? — фыркает Санс.
Судя по перекошенному лицу Флауи, недо-лютик в кои-то веки сходится с ним во мнении.
— Почему это?
— ...Ты это сейчас серьёзно?
Кивок в ответ.
— Слушай, ребёнок, объясняю доступным языком. Если в бочку дерьма кинуть ложку мёда, то дерьмо дерьмом и останется. Я доступно объясняю?
Фриск хмурятся, но кивают.
— Ещё будут идиотские вопро...
— А я всё равно попробую! — на лице ребёнка расцветает широченная улыбка.
— Уймись уже. Не вы нас покалечили, не вам нас лечить, — Санс рычит почти беззлобно.
Фриск, почуяв слабину, улыбаются шире и делают шаг вперёд.
— И всё-таки!
— Ребёнок, хватит трахать мой мозг, — скелет делает карикатурно-приглашающий жест рукой, пропуская Фриск вперёд. — Хочешь помучаться перед смертью — вперёд и с песней!
Фриск подпрыгивают на месте от радости, отвешивают полукивок, полупоклон в знак благодарности и спешат продолжить свой путь. Флауи ещё долго таращится на Санса через плечо ребёнка, ожидая — не безосновательно — удара в спину.
А Санс просто провожает их взглядом. В конце концов, если в этот раз ребёнок и вправду решит со всеми подружиться, вместо того чтобы попытаться просто прокрасться через Подземелье, не привлекая к себе внимания, то скелету хотя бы будет над чем поржать.
Когда его брат Папирус, один из самых грозных монстров Подземелья, отказывается убивать Фриск и вызывается им помочь, Сансу совсем не смешно.
Название: Последний раз
Размер: драббл, 914 слов
Пейринг/Персонажи: Санс, Чара, Папирус
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G — PG-13
Краткое содержание: HP — это тоже акроним. Он расшифровывается как "Hope".
Примечание/Предупреждения: Чара, для простоты, описывается как персонаж женского пола; присутствует смерть персонажа
читать дальшеКогда Чара входит в залитый светом коридор, её встречает тишина. Позади — усыпанное пылью павших монстров Подземелье. Впереди — ни души. Но Чара уже давно знает: это обман. Стоит ей пройти вперёд, как появится тот, кто делает каждый Геноцид интересным. Санс. Его слова заучены наизусть, а её движения в битве отточены до автоматизма, но Чара раз за разом чувствует садистское удовлетворение от того, как медленно ломается вечно улыбающийся скелет.
Когда-то давно, много перезапусков назад, Чара — Фриск? — кралась по этому коридору, боясь издать лишний звук, но трепет перед этим местом давно исчез, и теперь её шаги гулким эхом разносятся под высокими сводами. Она не следит, сколько пройдено и сколько осталось пройти, но знает, что стоит ей поравняться со следующей колонной — и, словно из воздуха, перед ней соткётся фигура Санса.
Порядок действий настолько знаком, что Чара автоматически останавливается на нужном месте и лишь через несколько секунд понимает, что скелет так и не появился. Нарастающий восторг — наконец-то что-то новое! — мешается с неясным страхом. Что-то здесь не так в самом дурном смысле этого выражения.
Сжав рукоять ножа покрепче, Чара продолжает свой путь.
Она проходит лишь немногим дальше, и среди золота коридора в глаза почти мгновенно бросается пятно синего: из-за колонны виднеется рукав знакомой толстовки. Чара чуть ли не бегом бросается туда.
Санс сидит на полу, тяжело привалившись спиной к колонне. Глазницы устало прикрыты, словно он дремлет, но, когда ребёнок останавливается сбоку, в метре от него, скелет поднимает голову и встречается с Чарой взглядом. Огоньки, заменяющие скелету зрачки, горят тусклее, чем обычно, что придаёт ему усталый и даже несколько болезненный вид. Монстр пару секунд разглядывает Чару, ищет что-то в выражении её лица, а затем обращает глаза вперёд, словно игнорируя ребёнка.
На некоторое время воцаряется тишина.
Первым её нарушает Санс.
— хе... извини, мелкая, но в этот раз, видимо, плохо не будет. ну или, разве что, мне, — короткий сухой смешок превращается в глухой кашель.
Чара держится за нож, словно за спасительную соломинку. Чувство неправильности происходящего всё растёт.
— кстати, вопрос. как думаешь, может ли измениться к лучшему даже самый ужасный человек, если он сам того захочет?
Чара в кои-то веки радуется привычным, словно давно приевшаяся песня, словам. Её воодушевление кратковременно, потому что продолжает Санс вновь в непривычном ключе.
— впрочем, можешь не отвечать. то, что мы снова здесь, и так лучше любого ответа, — скелет всё ещё не смотрит на неё, и Чара даже не уверена, говорит ли он с ней или сам с собой. — какой это уже перезапуск по счёту? пятисотый? шестисотый? хех, — он качает головой. — я перестал считать после двухсотого.
Снова тишина, и снова ненадолго.
— ты же помнишь, что такое LV и EXP? хотя, — он искоса окидывает Чару взглядом и возвращается к созерцанию колонны напротив, — зачем помнить, когда знаешь на собственном опыте? — коротко усмехнувшись, скелет продолжает. — так знаешь ли, HP — это тоже акроним. он расшифровывается как «Hope».
Он умолкает, и секундой позже Чара понимает, к чему он клонит. Не дожидаясь дальнейших объяснений, она сосредотачивается на показателях скелета, что отзывается тянущим чувством в его груди, и Санс морщится.
— вау. столько внимания к моей скромной персоне. прямо за душу берёт.
Чара игнорирует шутку, уставившись на повисшие в воздухе слово «САНС» и зелёную полоску с подписью «HP 1/1». Цифры периодически меняются на ноль, а иногда и на отрицательные, и время до возвращения к единицам становится всё длиннее и длиннее. Полоска в эти моменты искажается, рябит и разбивается на фрагменты, словно глючащее изображение.
— эй, мелкая, — окликает Санс, и Чара переводит на него взгляд широко распахнутых глаз, только сейчас замечая, что тот, наконец, смотрит на неё. — ты когда-нибудь видела, как падают монстры? — пока Чара медленно качает головой, огоньки в глазах у Санса гаснут окончательно. — хех. ну, тогда тебе выдался ша...
Глазницы у скелета закрываются, а голова тяжело падает на грудь.
Чара молча смотрит на Санса и ждёт. Чего? Того, что он подскочит с криком: «Шутка!» — и бросит в неё пару костей? Или вскинет голову и посмеётся над выражением лица?
Она ждёт чего угодно, но только не того, что жизненные показатели Санса, последний раз проглючив, исчезнут, а кости начнут рассыпаться в пыль прямо на её глазах.
Сердце бьётся где-то на уровне горла, и Чаре трудно дышать, и это всё неправильно, неправильно, неправильно!
Не дожидаясь, пока тело Санса исчезнет окончательно, Чара призывает под ладонь кнопку перезапуска и давит на неё так, что белеют костяшки пальцев.
Мир окутывает тьма.
Папирус стучится в дверь комнаты Санса пятый раз за утро.
— САНС? — он всё ещё надеется получить хоть какой-нибудь ответ. — САНС, НУ СКОЛЬКО МОЖНО СПАТЬ? ВСТАВАЙ УЖЕ, ЛЕНТЯЙ!
Сквозь требовательный тон проступают нотки волнения. Спагетти, приготовленные на завтрак, давно остыли, и на работу оба брата уже изрядно опаздывают.
— САНС, Я ВХОЖУ! — предупреждает Папирус и берётся за дверную ручку, но пока ещё её не поворачивает.
Обычно он позволяет себе входить в чужие комнаты без разрешения только в особых случаях — например, когда слышит, как брат мучается от ночного кошмара, — но тут случай просто исключительный. Санс нередко отказывается вставать по первой побудке, но, по крайней мере, он всегда бурчит в ответ что-нибудь вроде «Уже встаю!» или «Ещё пять минуточек!» Сегодня в его комнате подозрительно тихо.
— Я ВХОЖУ! — повторяет Папирус, так и не дождавшись ответа, и открывает дверь. Внутри, как обычно, бардак. На незастеленном матрасе, исполняющем роль кровати, валяется любимая толстовка старшего скелета.
— САНС? — зовёт Папирус, окидывает взглядом окружающее пространство и подходит ближе к матрасу. — ЭТО ЧТО, РОЗЫГРЫШ? — он протягивает руку к толстовке, но тут же отдёргивает, уставившись на неё в немом ужасе. — САНС? — скелет бегло озирается, надеясь найти взглядом брата. — САНС, ЭТО Н-НЕ СМЕШНО! — голос вздрагивает и ломается. — У Т-ТЕБЯ СОВЕРШЕННО ДУРАЦКИЕ ШУТКИ! — он всхлипывает, закрывает рот ладонью, медленно оседая на пол. — САНС! П-ПОШУТИЛИ И ХВАТИТ! П-ПРЕКРАТИ! ПОЖАЛУЙСТА! — в глазницах появляются первые слёзы.
Матрас под толстовкой усыпан серой пылью.
Название: Романтика а-ля Андайн
Размер: драббл, 950 слов
Пейринг/Персонажи: Андайн/Альфис, Папирус
Категория: фэмслэш
Жанр: юмор, повседневность
Рейтинг: G — PG-13
Краткое содержание: Андайн готовит для своей любимой романтический ужин. Со всеми вытекающими...
Примечание/Предупреждения: предполагается, что действие происходит после Pacifist Ending.
читать дальшеВсё началось с того, что у Папируса появилась идея.
Хотя нет, не так.
Всё началось с несчастной книженции под названием «Пособие для свиданий». Именно в ней-то Папирус и вычитал, что романтический ужин — просто-напросто обязательнейший пункт маршрута от знакомства до свадьбы. (Вообще, Андайн была уверена, что последним пунктом в книжке была отнюдь не свадьба, но Папирусу о таких вещах было знать ещё рано.)
Как бы то ни было, но именно благодаря этому «пособию» скелет и решил допытаться, готовила ли Андайн ужин при свечах для Альфис. Получив отрицательный ответ, он настолько разволновался — «У ВАС ЧТО-ТО НЕ ТАК! ТАК НЕПРАВИЛЬНО!» — что даже сама воительница начала сомневаться, всё ли у них с её девушкой гладко.
Лучший способ избавиться от сомнений — ликвидировать проблему, а потому романтический ужин оказался запланирован на следующий же день.
Более того, у Андайн даже был план.
Шаг первый. Решить, что, собственно, приготовить.
Выбор ключевого блюда для ужина занял всего пять секунд, и четыре из них ушло на озвучивание этой идеи.
— Спагетти с фрикадельками! — Андайн, естественно, назвала своё коронное блюдо.
Папирус, для осведомлённости которого это и было произнесено вслух, тут же восторженно поддержал подругу. Что, впрочем, было неудивительно: только на прошлой неделе он целые сутки оживлённо рассказывал всем о фильме, который посмотрел — в частности, о сцене, в которой главные персонажи проводили романтический ужин как раз за порцией спагетти.
Увы, как итог недавнего кинопросмотра, он вызвался и «задать атмосферу, прям как в фильме». Не зная, как отказаться, не обидев друга, Андайн лишь молча открывала и закрывала рот, внезапно очень породнившись внешне с аквариумной рыбкой.
Папирус же продолжал предаваться мечтаниям о «идеальной романтической обстановке», пока на воительницу не снизошло озарение, и она не напомнила, что в книжке особо говорилось о том, как важно было всё сделать самому.
Восторг скелета быстро сменился пониманием, а затем и ужасом. Он же уже принял участие в выборе блюда для ужина!
Успокоился он лишь после заверений, что ничего не испорчено, и дружеского хлопка по плечу, который чуть не аукнулся вывихом. На этом он снова заулыбался, сказал, что целиком и полностью верит в силы подруги, и ретировался — слава богу, через дверь, — напоследок ещё раз пожелав Андайн удачи.
Шаг второй. Тайком купить ингредиенты.
Вообще, обычно «тайком» и «Андайн» были несовместимыми понятиями. Андайн плохо понимала, как можно жить, не напоминая каждый день миру о своём существовании. Но исключение было даже в её жизни: засады она готовить могла великолепно.
Как следствие, выбор ингредиентов в местном магазинчике превратился в смотр солдат — и ни один из «заведующих армейской частью», глянув на зубастую улыбку воительницы, ничего не посмел ей возразить, — а запрятывание продуктов дома стало стратегическим укрытием подчинённых в ожидании боевых действий.
Судя по реакции Альфис — точнее, отсутствии таковой, — второй пункт плана был выполнен успешно.
Шаг третий. Приготовить ужин.
На счастье, у Альфис в этот день намечались некие дела в лаборатории. Динозавриха пыталась объяснить, над чем именно она работала, но Андайн потеряла нить повествования где-то на пятом слове. Это, в общем-то, было и не важно. Главное — у воительницы было несколько свободных часов, чтобы приготовить спагетти.
К делу Андайн подошла со свойственным ей энтузиазмом.
Мясо стало фаршем и превратилось в фрикадельки через пять минут после начала. Овощи для соуса, вступив в битву с её кулаком, капитулировали ещё быстрее. Спагетти были метким броском заброшены в кастрюлю, а оная накрыта крышкой и поставлена на огонь, выкрученный, по привычке, до максимума. После двух пожаров плита силами Альфис была оснащена ограничителем мощности, а весь дом — датчиками дыма и автоматическими огнетушителями, потому Андайн со спокойной совестью переключилась на оставшиеся приготовления.
Шаг четвёртый. Прибраться и накрыть на стол до прихода второй полови...
— Андайн, что тут произошло? — Альфис появилась в дверях совершенно неожиданно, с немым ужасом оглядывая кухню, которая сейчас больше походила на поле боя. Томат, пригвождённый к столешнице ножом, и красные брызги на стенах добавляли этому сравнению аутентичности.
— Альфис, а я тут... — Андайн застыла на месте, во все глаза уставившись на свою девушку. Прекрасно продуманный план совершенно не предполагал возможности её раннего возвращения. — А я тебе... э... сюрприз готовила! — нашлась воительница.
Именно в этот момент содержимое кастрюли, стоящей на плите, решило взорваться. Сцена перешла из состояния «непредвиденные трудности» в «небольшие неприятности».
Крышка кастрюли, отлетев в миску с соусом, запустила содержимое в полёт. Нет, всё-таки «большие неприятности».
Соус, пролетев по живописной дуге, обрушился водопадом прямо на застывшую в дверном проёме Альфис. Нет, это «каюк». Просто «каюк».
На пару секунд воцарилась тишина.
За эти несколько мгновений Андайн, оценив ситуацию, собралась уже броситься к своей девушке — зная склонность последней раздувать из мухи слона, нужно было немедленно её успокоить, пускай даже и в свойственной воительнице грубоватой манере, — но Альфис остановила её одним своим взглядом, с неожиданной прытью вытащила телефон и набрала чей-то номер. Андайн замерла на месте, молча внимая одной стороне диалога.
— Д-да. ... Нет. ... Н-нет. Сегодня не с-смогу. ... Да. Д-до завтра, — договорив, Альфис убрала телефон и вновь обратила внимание на девушку.
— Альфис, это должен был быть сюрприз, — тут же заговорила Андайн, стремясь минимизировать ущерб кухонной катастрофы. — Романтический ужин. Просто ты должна была прийти позже. И всё должно было быть очень романтично. Как в книжках и фильмах!
— Это с-совсем не как в книжках и ф-фильмах!
Андайн открыла рот, но так и не нашлась, что возразить.
— Это н-намного лучше! — Альфис зарделась под взглядом опешившей воительницы. — П-потому что по-твоему! — она слизала с губ томатную массу. — И с-соус у тебя получился в-великолепный!
Девушки встретились глазами и почти синхронно засмеялись. Андайн бросилась к своей возлюбленной, легко подхватывая её на руки и абсолютно не обращая внимания на то, что соусом теперь были покрыты они обе.
— Ты у меня в-всё равно с-самая романтичная! — сквозь смех выдавила из себя Альфис, поцеловав любимую, и теперь залились краской уже они обе. — И ещё...
— М?
— Я с-сегодня в л-лабораторию уже не п-пойду. И мне на днях посоветовали отлич-чный ресторанчик. М-может переоденемся и с-сходим вдвоём? — динозавриха замерла, ожидая ответа.
Андайн просияла, демонстрируя свою фирменную клыкастую улыбку.
— По-моему, отличный план!
Название: О здоровье
Размер: мини, 1362 слова
Пейринг/Персонажи: Санс, Папирус, Альфис, Андайн (подразумевается Альфис/Андайн)
Категория: джен
Жанр: флафф, повседневность, немного юмор
Рейтинг: G — PG-13
Краткое содержание: Когда перезапуски закончились, у Санса исчезла куча проблем. Зато появились новые. Например, ежегодный — по настоянию Папируса — медосмотр.
читать дальшеС того момента, как пал магический барьер, и монстры вышли на поверхность, прошёл почти год.
Для Санса это затишье означало отсутствие головной боли, именуемой перезапусками, а заодно и исключение из жизни кучи возникавших отсюда проблем. К сожалению, линейное течение времени рождало проблемы другого толка.
Например, ежегодный — по настоянию Папируса — медосмотр.
— а может, всё-таки, в другой раз?
— НЕТ, САНС, ХВАТИТ ОТКЛАДЫВАТЬ, — Папирус, не сбавляя шага, поудобней перехватил брата, которого он тащил под мышкой. — О СВОЁМ ЗДОРОВЬЕ НУЖНО ЗАБОТИТЬСЯ. ОСОБЕННО ТЕБЕ.
Санс бы с этим ещё как поспорил. В конце концов, зачем следить за здоровьем, если бремя многочисленных перезапусков надёжно закрепило его HP на гордой единичке? Тем более, стабильность — признак мастерства, ведь так? Впрочем, свои возражения он озвучил в несколько иной форме.
— но я же не сказал, что совсем не пойду на осмотр. я пойду, но просто... не сейчас, — Санс выгнул шею, заискивающе заглядывая брату в глаза.
Папирус остановился и встретился с ним взглядом. Санс улыбнулся пошире, надеясь развести брата на помилование, и готов был праздновать свою победу, когда у того чуть дрогнул подбородок. Папирус, в попытке скрыть слабину, поспешно нахмурился, всё ещё крепко удерживая старшего под мышкой.
— НУ, И КОГДА ЖЕ БУДЕТ ЭТО «НЕ СЕЙЧАС»?
— э... ну, — ответа на этот вопрос Санс не придумал, но и шанс выкрутиться упускать не хотел. — после дождичка в четверг?
— САНС.
— ...что?
— СЕГОДНЯ ПЯТНИЦА, И ВЧЕРА БЫЛ ДОЖДЬ.
Выражение лица Санса в этот момент явно соответствовало неопределённому, но очень нецензурному ругательству.
— САНС, НЕ РУГАЙСЯ!
— да я же ничего не сказал.
— ЗАТО ПОДУМАЛ ОЧЕНЬ ГРОМКО.
— ...я... это... прости, бро.
— НИЧЕГО, САНС. Я ТЕБЯ ПРОЩАЮ, — Папирус драматично положил свободную руку на грудь. — В КОНЦЕ КОНЦОВ, НЕ ВСЕМ ДАНО ТАК ХОРОШО СЕБЯ КОНТРОЛИРОВАТЬ, — когда с чрезмерно торжественным заявлением было покончено, он вновь обратил взгляд на старшего брата. — ТАК, ЗНАЧИТ, «НЕ СЕЙЧАС» УЖЕ НАСТУПИЛО?
Санс на секунду задумался, не использовать ли ещё одну такую отговорку, но Папирус, с его-то энтузиазмом и целеустремлённостью, вполне мог, если потребуется, и рака свистеть научить. Неизвестного рака было всё же жалко, потому скелет лишь обречённо кивнул.
— ОТЛИЧНО! — просиял Папирус и продолжил путь с невероятной даже для него прытью. — ТОГДА НАДО ПОСПЕШИТЬ. ДОКТОР АЛЬФИС, НАВЕРНОЕ, УЖЕ ЗАЖДАЛАСЬ.
Дом Андайн и Альфис не заметил бы разве что слепой: стены и крыша жилища были, словно заплатками, покрыты следами веселья одной и экспериментов второй из хозяек жилища. Соседние дома, кажется, даже прижались ближе к другим своим соседям, стремясь отодвинуться подальше от взрывоопасного места. Санс не удивился бы, если так оно и было, без всяких «кажется».
Пока Папирус, мурлыча себе под нос ненавязчивую мелодию, покрывал последние метры до дома, старший скелет уже привычно отметил взглядом новые разрушения. Он даже ненадолго отвлёкся, прикидывая, появились ли пятна гари вокруг одного из окон после того, как Тори дала Андайн рецепт одного из своих пирогов, или это было то самое «да оно просто обязано сработать!» в исполнении Альфис.
К реальности его вернул стук в дверь. Папирус, оттарабанив громкую — а как же иначе? — дробь, замер в ожидании. Ответа не последовало.
— никого нет дома. как жаль, — по тону Санса было очевидно, что ему ни капельки не жаль. — ничего, зайдём в другой раз.
— НО ДОКТОР АЛЬФИС ЖЕ ПОПРОСИЛА ЗАЙТИ СЕГОДНЯ К ТРЁМ, — нахмурился Папирус и постучал ещё раз, громче — оказывается, предыдущая попытка была далеко не пределом его возможностей. — ДОКТОР АЛЬФИС? ВЫ ДОМА?
Санс хотел было снова начать уговаривать брата отложить визит на потом, но тут в глубине дома что-то упало, по дому разнеслось громогласное: «Я ща!» — голосом Андайн, слишком тихо — а потому неразборчиво — ей что-то ответила Альфис, уже ближе раздался «бум» и скрип стола по паркету, а затем дверь распахнулась, треснувшись о покрытую трещинами стену, и на пороге показалась Андайн.
— Папирус! — она клыкасто улыбнулась, то ли не заметив, то ли проигнорировав Санса, и тут же взяла друга в захват. — Ах ты балбесище! Ты чего так давно не заходил?! Совсем расслабился!
Пока младший брат пытался что-то объяснить воительнице, перемежая слова пыхтением и попытками вывернуться, Санс покорно трепыхался у него под мышкой, подумывая, не воспользоваться ли случаем, чтобы улизнуть.
Он уже почти выскользнул из рук Папируса, когда вмешалась Альфис — и откуда она так внезапно возникла?
— А-андайн, полегче, п-пожалуйста! — она схватилась за руку своей девушки, мигом заставив ту умерить пыл. — Санс всё-таки пришёл на м-медосмотр.
— Санс? — Андайн только сейчас заметила второго скелета. — О! И ты здесь, умник! Давно не виделись!
Поняв, что его спалили, Санс помахал всем собравшимся рукой, приветливо улыбаясь.
— ну, ты же знаешь, я невыходной, — он пожал плечами, насколько позволяла ему текущая — не самая удобная — поза. — скелет на вынос, так сказать.
— САНС...
— скорее костьми лягу, чем пойду бродить, ведь я...
— САНС, НЕ СМЕЙ...
— ...домосед до мозга костей!
— САНС, НУ ЗАЧЕМ?! — взвыл Папирус.
— Ладно, хватит уже болтологии! — встряла Андайн, не дав Сансу снова открыть рот. — Заходите уже, балбесы. Нечего на пороге топтаться, — напоследок хлопнув Папируса по плечу, она, наконец, выпустила его из захвата и отступила в сторону, пропуская братьев внутрь.
Рослый скелет поколебался, переводя взгляд с дверного проёма на Санса и обратно, потом, что-то для себя решив, поставил брата на ноги за порогом, сам покрутился на коврике, тщательно вытирая ноги, и только после этого шагнул в гостиную, мягко, но настойчиво подталкивая Санса вперёд.
Когда сзади щёлкнула, закрываясь, входная дверь, Санс понял, что время выкручиваться вышло.
Вопроса «Да, как у вас вообще дела?» поначалу хватило, чтобы Папирус разговорился, и Санс уже подумал было, что про него забыли, но, к сожалению, Альфис всем напомнила о цели визита.
— С-санс, так по поводу...
Хотя Санс и прервал её на полуслове предупреждающим взглядом, было уже поздно: на него уставились разом три пары глаз, и деваться было некуда. Более того, рядом с ним мгновенно оказался младший брат, очевидно, намереваясь не отходить от него более ни на секунду. Санс в который раз задался вопросом, а не приснилось ли ему когда-то, что он старший.
К счастью, Андайн, умудрённая опытом поддержания мира и спокойствия в Подземелье, сориентировалась мгновенно.
— Так, Папирус, пока эти умники разбираются со своей научной фигнёй, мы будем готовить лазанью. Возражения не принимаются! — и, широким жестом сграбастав долговязого скелета в охапку, утащила его в кухню, игнорируя любые попытки побега.
Санс усмехнулся, наблюдая тщетные трепыхания брата.
— Злорадствуешь? — со знанием дела шепнула Альфис и захихикала, когда улыбка Санса стала шире в ответ.
В личную лабораторию Альфис, располагавшуюся в подвале, Санс с динозаврихой спустились вдвоём. Санс ещё раз мысленно поблагодарил Андайн за отвлекающий манёвр: по крайней мере, с заглядыванием в его душу — в прямом смысле слова — он сможет разобраться с минимальным количеством свидетелей.
Пока Альфис искала прибор для первичного сканирования души, Санс стянул с себя любимую толстовку и уселся на свободный стул, лениво окидывая лабораторию взглядом. Почему подруга настаивала на первичном сканировании, он не знал, ведь и так было ясно, что все базовые данные будут на единице, как и год, и два назад.
— Я с-сейчас запущу сканирование. Пожалуйста, сиди смирно, — попросила Альфис, вбивая данные в небольшой прибор, зажатый в когтях, и, получив утвердительный кивок от Санса, запустила проверку. Скелет прикрыл глаза, ожидая, пока с этим будет покончено.
Он почти задремал и, когда громкий писк просигнализировал окончание работы прибора, спешно проморгался, прогоняя сонливость. Альфис не двинулась с места, вперившись вглядом в показания на экране.
— альфи? — окликнул Санс, но динозавриха лишь быстро глянула на него и вновь обратила своё внимание на экран. Скелет заелозил на месте. — всё в порядке?
Ответить доктор не успела: демонстрируя чудеса своей интуиции, в лабораторию сунулся Папирус. Как он сбежал от Андайн — да ещё и так, что она не скатилась по лестнице следом за ним — оставалось загадкой.
— НУ КАК? — поинтересовался он и мигом посерьёзнел, когда ответом ему была тишина. — ДОКТОР АЛЬФИС? ВСЁ НОРМАЛЬНО?
Альфис молча ткнула когтем в экран, и Папирус пару секунд вглядывался в данные, а затем они оба синхронно уставились на Санса.
— да что такое-то? — тот заелозил сильнее, не зная, что ждать от этой гробовой тишины. — я ещё в пыль не рассыпался, значит, всё нор—
— САНС, ЭТО ПРОСТО ЧУДЕСНО! — завопил Папирус громче, чем обычно — что само по себе было достижением, — и мгновенно оказался рядом с братом, подхватывая его на руки и кружа на месте. — ЭТО ПРОСТО ВЕЛИКОЛЕПНО! Я ТАК ТОБОЙ ГОРЖУСЬ! — младший, хоть и прекратил вертеться, продолжил радостные речи.
Воспользовавшись тем, что Папирус наконец перестал крутиться, Альфис подошла поближе и наклонила прибор так, чтобы Санс мог разглядеть данные.
САНС
LV 1
ATK 1 DEF 1
Коготок Альфис пару раз цокнул по экрану, привлекая внимание Санса к следующей строчке, и она-то всё поставила на свои места.
HP 3/3
Название: Бессонница
Размер: миди, 4342 слова
Пейринг/Персонажи: Fell!Папирус, Fell!Санс, Fell!Андайн; упоминаются собаки, Fell!Гриллби, мелкие монстры
Категория: джен
Жанр: драма, ангст, немного юмора и флаффа
Рейтинг: G — PG-13
Краткое содержание: Папирусу не спится, когда брата нет дома.
Примечание/Предупреждения: Underfell AU в авторской трактовке; присутствует смерть персонажей
читать дальше
Безумие — делать одно и то же снова и снова и каждый раз ожидать иного результата.
Альберт Эйнштейн
Альберт Эйнштейн
Гостиная дома братьев-скелетов освещена только бледным светом телевизионного экрана.
Папирус, устроившийся на диване, закидывает левую ногу на правую, почти сразу же меняет ногу, подпирает ладонью голову, но, резко передумав, снова кладёт руку на подлокотник. Острые кончики пальцев легонько царапают тёмно-бордовую обивку. Кожаные подушки предоставляют «идеальную степень удобства» (как в своё время выразился сам Папирус), но сейчас ему неуютно.
Папирус переводит невидящий взгляд с мерцающего экрана телевизора на настенные часы, фокусируя его ровно настолько, чтобы разобрать цифры. Часы отсчитывают первый час заполночь. Скелет немного отрешённо вспоминает, что собирался лечь в десять.
Рука в двадцатый раз за вечер тянется к мобильнику, но останавливается, когда за дверью раздаётся кряхтение и тихий скрип металла о металл. Рассудок услужливо подсказывает, что это нетвёрдая рука пытается впихнуть ключ в замочную скважину.
Папирус неторопливо встаёт, слушая, как щёлкает замок — звук сопровождается коротким радостным матом — и проворачивается дверная ручка. Дверь распахивается, и в гостиную вваливается Санс. Он ругается громким шёпотом, тратит пять секунд на восстановление равновесия, хихикает себе под нос и пинком захлопывает дверь.
И только после этого он замечает стоящего прямо перед ним брата.
Вечная улыбка Санса становится гораздо более широкой и гораздо менее весёлой.
Папирус ударяет его наотмашь — так, чтобы было больно и унизительно, — надеясь стереть эту ухмылку с его лица.
Санс даже не пытается защищаться, только матерится и начинает рассказывать шутку, концовку к которой тут же забывает. Папирус кривится в отвращении и отвешивает брату ещё одну оплеуху, а потом хватает его за капюшон куртки. Мелкий тут же сдаётся и повисает безвольной тушкой. Папирус протаскивает его по полу и, не особо церемонясь, швыряет на диван. Это единственная милость, которая будет ему оказана.
Санс ворочается на подушках и пытается что-то сказать, но младший брат не слушает, быстрым шагом взбираясь по лестнице и скрываясь за дверью своей комнаты. Внизу гудит забытый телевизор, но Папирусу уже просто плевать.
Он быстро сдёргивает с себя обувь, падает на кровать и почти сразу проваливается в сон.
Утром он нарочно громко топает по лестнице и гремит посудой в кухне, пока его брат ведёт неравный бой с похмельем.
Гостиная дома братьев-скелетов освещена только бледным светом телевизионного экрана.
Папирус, устроившийся на диване, рассматривает рисунок из тонких трещин на потолке. Когда-то, когда они с братом только-только поселились в Сноудине, к ним в дом вломился монстр, справедливо решивший, что слабенький скелет, да ещё и с малолетним братом под боком, серьёзного отпора не даст. Тогда Санс попросту размазал непутёвого взломщика по потолку.
Останки монстра давно стали пылью, а вот паутинка трещин осталась. Папирус играет с ней в гляделки и пытается вспомнить, когда же брат перестал сражаться с жизнью и поплыл по течению. Он не знает ответа, а потолок упорно не даёт подсказок.
Скелет переводит взгляд на часы — почти полвторого ночи. На мобильник — ни сообщений, ни звонков. Он на ощупь находит пульт, упавший в щель между подушками, вдавливает кнопку выключения — гостиная тут же погружается в темноту — и отшвыривает его на другой конец дивана.
Секунду поглазев на погасший экран, Папирус поднимается и идёт к себе в комнату, задерживается ненадолго у подножия лестницы и злобно смотрит на входную дверь. Когда та не подаёт никаких признаков приближающейся активности, скелет фыркает и уходит наверх.
Забравшись под одеяло, он принимает привычную позу, но не засыпает. В доме слишком тихо. Он то и дело тянется за оставленным рядом с подушкой телефоном: ни сообщений, ни звонков, но постоянно меняющееся время с каждой прошедшей минутой раздражает всё больше.
Когда цифры на экране выстраиваются в гордое «три ноль ноль», он отбрасывает телефон куда-то в сторону. Звук удара об пол глухой, но хруста нет: аппарат полёт пережил. Папирус же, устав засыпать, скидывает с себя одеяло, поднимается с кровати и уходит обратно в гостиную, глухо рыча бессвязные ругательства.
На то, чтобы выйти из комнаты и спуститься по лестнице, у него уходит до безобразия мало времени, и он пару раз проходит по гостиной взад-вперёд, словно дикий зверь, которого запихнули в слишком маленькую клетку.
Когда в обстановке от его брожений ничего не меняется, он заворачивает в кухню, окидывает её пустым взглядом. Руки на автомате находят любимую кастрюлю — красную, с небольшим пятном подгорелости внутри, — наполняют её водой, ставят на огонь. В воду, ещё даже не закипевшую, летят спагетти, овощи и, кажется, колбаса. Часть продуктов Папирус забывает нарезать, а какие-то даже и почистить, но он не заморачивается, только помешивает содержимое кастрюли то медленно-медленно, то со скоростью лабораторной центрифуги, и опять медленно, когда вода злобно шипит, выплёскиваясь.
Полчаса спустя на плите стынет порция фирменных спагетти а-ля Папирус. Аппетита нет. Папирус без лишних колебаний опрокидывает содержимое кастрюли в контейнер для еды и впихивает его в холодильник — к семи таким же контейнерам. Когда-нибудь — может, завтра, а, может, и через неделю — их найдёт Санс, и в холодильнике снова станет много места.
Грязную кастрюлю Папирус закидывает в раковину, почти не морщась, когда она гремит, ударяясь об металл. Он тянется, чтобы включить воду, но рука замирает, когда сверху, в спальне, звенит мелодия его мобильника.
Папирус срывается с места, в рекордное время взбирается на второй этаж, преодолевая по четыре ступеньки за шаг, врывается в свою комнату и за пару секунд находит телефон. Тот молчит. На экране — ни пропущенных звонков, ни сообщений. Показалось.
Папирус чуть не рычит, отшвыривая телефон в сторону. На этот раз слышен хруст: что-то всё-таки сломалось.
Папирус возвращается в гостиную. Подушки дивана издевательски поблескивают в свете кухонной лампочки. Папирус посылает угрожающий взгляд в их сторону, смотрит на время — без десяти пять — и идёт к лестнице. Но не поднимается. Только смотрит вверх, на дверь своей комнаты, цокает несуществующим языком и отворачивается прочь.
Вдоль, от дальней стенки до входной двери, в гостиной всего четырнадцать его, Папируса, шагов. Далее следует разворот на каблуках, и скелет вышагивает в обратном направлении.
Туда. Разворот. Взгляд на часы. Обратно. Разворот.
Повторять, пока не свихнёшься.
В шесть ноль три, когда Папирус стоит в своей комнате и оправляет доспех, готовясь к новому рабочему дню, внизу щёлкает замок входной двери. Скелет опускает руки и замирает, молча прислушиваясь к звукам, доносящимся из гостиной.
Громко скрипит и хлопает, закрываясь, дверь. Санс шипит на неё, будто это заставит её быть тише, затем сразу же громко ругается и хохочет, будто рассказал самую смешную на свете шутку. По ковролину шаркают два шага, третий прерывается матом, глухим ударом об пол и стуком костей.
Папирус встречается взглядом с собственным отражением. В его глазницах застыла вековая усталость, а под ними залегли мрачные тени. Скелет игнорирует желание вломить по зеркалу кулаком и выходит из комнаты.
Посреди гостиной валяется куча костей и одёжки, в которой смутно угадывается Санс. Куча шевелится, изредка матерится и ещё реже предпринимает — тщётные — попытки встать.
Папирус спускается на первый этаж, выжидает минуту, безучастно наблюдая за вялыми трепыханиями, затем за шкирку вздёргивает брата на ноги и тащит его наверх. Санс, что удивительно, даже шевелится в попытках идти самостоятельно.
Весь путь до двери в комнату старшего брата сопровождается не совсем цензурной лекцией Папируса, — которую он читает больше для успокоения собственных нервов, чем для поучения, — о вреде Санса для здоровья — в первую очередь, самого Папируса.
Первый пинок достаётся двери. Петли скрипят, но держатся. Вмятина, повторяющая форму дверной ручки, выдолбленная в стенке, становится на пару миллиметров глубже.
Вторым пинком Папирус придаёт брату необходимое ускорение, чтобы тот успешно добрался до брошенного в углу голого матраса. Санс распластывается туловищем на своём лежбище и предпринимает единственную — неудачную — попытку затащить ноги на импровизированную кровать.
Папирус рявкает ещё пару раз, слышит в ответ только беспечный храп тяжелопьяного, скалится, сжимая кулаки до хруста в костях, и уходит, громко хлопая входной дверью напоследок.
Гостиная дома братьев-скелетов освещена только бледным светом телевизионного экрана.
Папирус, устроившийся на диване, считает минуты вместе с настенными часами. Ему никак не удаётся поймать нужный ритм, и шестьдесят секунд у него получаются то длиннее, то короче, чем надо. Вот и сейчас, он доходит до пятидесяти четырёх — а минут уже стало на одну больше.
Он отрывается от счёта, когда понимает, что часы показывают седьмой час утра. Достаёт телефон, проверяет: экран рассекает широкая трещина, но он исправно показывает «шесть тридцать две».
Папирус подготовился к новому рабочему дню ещё полтора часа назад, успешно растянув умывание и надевание доспеха на двадцать минут прожигания времени. Мысль о завтраке была отброшена тогда же. Сейчас достаточно просто выйти из дома и отправиться обходить Сноудин и окрестности, но скелет медлит.
Он без всякой спешки шарит рукой, отыскивая пульт телевизора, выключает надоевший ящик, так же неторопливо встаёт и идёт к двери. Напоследок окинув полумрак гостиной взглядом, он прикрывает глазницы и слушает тишину. Угловатая челюсть вздрагивает; по позвоночнику пробегает холодок. Папирус рычит ругательство в адрес второго — отсутствующего — обитателя дома, привычно расправляет плечи и выходит в дверь.
Он не видит Санса весь день. Спрашивает про него у собак во время утреннего обхода: все отвечают, что вчера видели старшего скелета только утром.
К полудню Папирус отсылает брату три гневных сообщения — все остаются без ответа — и даже один раз звонит — и орёт в трубку, когда в динамике звучит голос автоответчика.
Вечером он отсылает сообщение Гриллби — оно по обыкновению состоит только из одного лишь вопросительного знака — но получает отрицательный ответ.
Гостиная дома братьев-скелетов освещена только бледным светом телевизионного экрана.
Папирус, устроившийся на диване, буравит взглядом свой мобильный. Число отосланных Сансу смсок перевалило за две дюжины. В голосовой почте повисло больше десятка злобных матерных воплей примерно одинакового содержания.
Ответа всё ещё нет.
Папирус щёлкает по одной из клавиш, заставляя экран зажечься: ни сообщений, ни звонков. Перед тем, как погаснуть, телефон успевает сменить цифры на часах: ровно полночь.
Скелет захлопывает «раскладушку» и шипит ругательства сквозь зубы, откидывая голову на спинку дивана.
Папирус сдерживает зевок, морщится, и в глазницах сами собой выступают капельки жидкой магии. Трещинки на потолке почти сразу теряют отчётливость, становясь мутной размазнёй. Глазницы саднит. Где-то внутри черепа, в области затылка расползается противное покалывание.
Он на ощупь находит пульт от телевизора, выключает, но не спешит вставать. Его тело свинцовое и ватное одновременно. Диван кажется ещё более удобным, чем обычно. Рисунок трещин на потолке расплывается окончательно.
Папирус сдаётся и прикрывает глазницы.
На него тут же обрушивается тишина. Дом пустой. Холодный. Слишком мёртвый.
Папируса передёргивает. Он широко распахивает глазницы и резко вдыхает, хотя дышать ему совсем необязательно. Взгляд бегает по всей комнате, пока не цепляется за настенные часы. Папирус возвращается к подсчёту секунд, привычно соревнуясь со временем.
Когда часы разменивают четвёртый час ночи, он признаёт поражение. Телефон по-прежнему молчит. Дом по-прежнему тих. Скелет рывком заставляет себя подняться с дивана. Ноги плохо слушаются. Мир на секунду накреняется. Спотыкаясь, он всё же добирается до лестницы и хватается за поручень мёртвой хваткой, оставляя в дереве глубокие борозды.
Вверх по ступенькам он скорее не поднимается, а втаскивает себя силой. Добравшись до кровати, он тяжело валится на матрас. Ноги неуклюже шаркают одна об другую, сбрасывая обувь. Как только второй сапог ударяется об пол, Папирус переворачивается, принимая привычную позу, и закрывает глазницы.
Тишина набивается в череп. Обычно дома и так тихо по ночам: Санс не храпит, и шумит он только тогда, когда его мучают кошмары. Но сейчас тихо как-то не так. По-другому.
Папирус рычит, исступлённо ворочаясь на кровати. На бок, на спину, на живот, на другой бок — он не задерживается в одной позе дольше минуты. Ударяет кулаком о матрас, матерится, хватает подушку и накрывает ею голову, покрепче прижимая её с боков.
Пять минут спустя он запускает подушку в другой конец комнаты. Что-то падает и разбивается, сбитое перьевым снарядом. Ему плевать. Он сворачивается в позу зародыша под одеялом и пытается считать секунды. Мутный взгляд уставлен в дальнюю стенку. Он прикрывает глазницы, выдерживает лишь пару мгновений мрака и безмолвия — и одеяло летит следом за подушкой.
Он переводит взгляд на мобильник, лежащий рядом на матрасе. Цифры — белые с чёрной обводкой — будто бы насмехаются над ним каждый раз, как он на них смотрит, и, мысленно послав аппарат по незамысловатому адресу, он возвращается к игре в счёт секунд. Проверить себя ему не по чему, но он уверен, что каждый раз проигрывает.
Когда он всё же проверяет реальное время, часы показывают без пяти семь утра. Папирус вспоминает, что через пять минут начинается рабочий день. Папирус понимает, что ему почти всё равно.
Он выходит из дома лишь полчаса спустя. Его любимый красный шарф заметно скошен набок.
От Санса по-прежнему нет никаких новостей.
Подшефные ему псы лишь разводят руками, когда Папирус спрашивает про брата, но он видит, какими взглядами его провожают. Он слишком много сделал для наведения порядка в Сноудине, потому это даже не злорадство. Это сочувствие.
После полудня ему приходит вопросительное сообщение от Гриллби: Санс постоянно влезает в долги, но он всё равно любимый клиент бармена. Отрицательный ответ Папируса довершает сходство с их вчерашним лаконичным обменом смсками.
За день он прочёсывает весь Сноудин от двери, ведущей в Руины, до самого Водопада, но не находит ни старшего брата, ни следов его участи.
Количество отправленных брату смс переваливает за полусотню. Голосовая почта перестаёт принимать сообщения после двадцатого звонка.
Гостиная дома братьев-скелетов погружена во мрак.
Папирус, устроившийся на диване, пялится на мёртвый экран телевизора. Порой бессонные ночи напоминают о себе, и он начинает клевать носом, но стоит закрыть глазницы, как мир — и так не особо приветливый — мгновенно становится в разы страшнее. Дом, всегда даривший своим обитателям убежище, становится клеткой.
Папирус встаёт и начинает бесцельно бродить по комнатам. Не заходит только в комнату брата. Время от времени он чувствует, как кто-то буравит взглядом его спину, но, обернувшись, не видит никого. Только тени шевелятся. После третьего такого случая он уже не уверен, кажется ли ему это или над ним действительно кто-то издевается.
Санс так и не появляется.
Уходя из дома, Папирус забывает надеть перчатки, которые уже давно стали постоянным элементом его гардероба. Прохожие то и дело косятся на его обнажённые когти.
У собачьего отряда по-прежнему нет никаких новостей. Псы почему-то держатся тише, чем обычно. Скелет почти уверен, что знает тому причину, но его мутит от одной мысли о ней.
Папирус дважды обходит весь Сноудин и даже лично заглядывает в бар к Гриллби. От выражения лица, с которым его встречает бармен, ему становится только хуже.
Он несколько раз пытается звонить Сансу и матерится в трубку, когда автоответчик говорит ему о превышении допустимого количества сообщений.
Гостиная дома братьев-скелетов погружена во мрак.
Папирус, устроившийся на диване, заламывает себе руки, не в состоянии сидеть спокойно. Когда терпение, которого у него всегда не хватало, подходит к концу, скелет поднимается и уходит в кухню.
Там он заливает воду в кастрюлю и чуть ли не швыряет её на плиту. Вода разливается во все стороны. Папирус этого даже не замечает, пока не поскальзывается на луже, но даже тогда он просто ругается — коротко и ёмко — и продолжает готовить. В кастрюлю летят спагетти, какие-то овощи, томатная паста и нож. После он топит там же ложку и позволяет выкипеть воде.
В холодильнике всё равно становится на один контейнер больше.
Теперь уже, кажется, весь Сноудин старается поддерживать зону спокойствия вокруг Папируса. Подростки не чинят неприятности. Собачий отряд не нарушает ни буквы устава. Хозяйка местного магазинчика, наткнувшись на скелета на улице, осторожно вручает ему пакет с парой коричных зайчиков «за просто так».
Папирус думает плюнуть на выверенные годами правила безопасности и сунуться искать брата в Водопад.
На окраине Сноудина на него нападает монстр, которого среди жителей города он припомнить не может. Горе-убийца в два счёта оказывается изранен и, едва живой, оставлен на растерзание сноудинцам. Папирус мысленно посмеивается над его наивностью, пока не видит своё отражение в оконном стекле: он выглядит настолько плохо, насколько это вообще возможно для живого скелета.
Идея навестить Водопад — и, может, даже попросить помощи у Андайн — оказывается отметена в сторону.
Гостиная дома братьев-скелетов погружена во мрак.
Папирус, устроившийся на диване, методично скребёт когтями по обивке подлокотника. Одна из бороздок прорвала кожу насквозь, и наружу неприглядно торчат мягкие мебельные внутренности.
Скелет не замечает этого беспорядка: его взгляд прикован к настенным часам. Прозрачный пластик рассекает трещина — осталась от броска мобильника, который так и валяется на полу, — но время они исправно показывают. Папирус, правда, не знает, сколько именно: цифры плывут перед глазницами.
Рука беспорядочно шарит по дивану в поисках нового снаряда, и вскоре в часы летит пульт от телевизора. Раздаётся хруст. Пульт летит в одну сторону, батарейки ударяются об ковролин чуть поодаль. В пластике становится на одну трещину больше.
Когда он в следующий раз обращает внимание на время, а не только на механизм, отсчитывающий часы и минуты, уже вечер.
Рабочий день пропущен.
Ему всё равно.
Гостиная дома братьев-скелетов погружена во мрак.
Папирус, устроившийся на диване, держит на коленях одну из диванных подушек и медленно, но целеустремленно её потрошит. Пустой взгляд устремлён в никуда.
Наверху, в комнате Санса, слышится шорох. Скелет на мгновение замирает, уставившись в направлении шума, и вскакивает на ноги. Убитая подушка летит в одну сторону, набивка, застрявшая в когтях, — в другую.
Он так спешит, поднимаясь по лестнице, что дважды запинается о ступеньки и падает. Кости саднит от удара, но он молча сносит боль и скорее поднимается, чтобы добраться до цели.
В дверь, ведущую в комнату, он с размаху врезается плечом. Многострадальные петли, последний раз скрипнув, сдаются, и дверь срывается, падая на пол вместе со скелетом.
Папирус поднимается на локтях и окидывает помещение взглядом: брата нигде нет. Это очевидно — в комнате спрятаться в принципе негде, — но скелет всё равно пару раз обегает небольшое пространство по кругу, каждый раз заглядывая зачем-то в щель между стеной и грязным матрасом. Поиск даёт результат, сходный с первым впечатлением: Санса здесь нет и не было уже давно.
Папирус замирает подобно миру, его окружающему. В следующее мгновение, хрипло рыча что-то нечленораздельное, он швыряет старый матрас в противоположную стенку, попутно распарывая его когтями. Кучка пустых банок из-под горчицы равномерно разгоняется по комнате парой мощных пинков. Одну из взявшихся не пойми откуда книг Папирус разрывает в клочья, разбрасывая обрывки во все стороны.
Злобный рёв превращается в сдавленные, прерывистые вдохи. Папирус обессилено падает на колени. По скулам алыми слёзами стекают капли жидкой магии.
На телефоне по-прежнему ни одного ответа от Санса.
Папирус разбивает мобильник об пол.
Гостиная дома братьев-скелетов погружена во мрак.
Папирус возится в кухне. Спагетти почти доварились. Он рявкает, сообщая брату, что ужин готов. Не получив ответа, он ругается, зовёт ещё раз и ещё. Решив, наконец, что Санс ещё не вернулся домой, он сваливает порцию пасты в контейнер и открывает холодильник.
Убрать еду внутрь ему не удаётся, и он не сразу понимает причину: холодильник полностью забит такими же точно контейнерами. Что-то в этой картине не вписывается в его понимание мира, и Папирус ещё с минуту старательно тыкает пластиковой коробочкой в плотную стенку из таких же пластмассовых кирпичиков. Он так и замирает с протянутой вперёд рукой.
Папируса возвращает в реальность остервенелый долбёж в дверь и громкий окрик, состоящий большей частью из отборного мата. Он вздрагивает, выходит в гостиную, утаскивая с собой лишний контейнер и так и не закрыв холодильник. Взгляд ускользает к настенным часам: цифры показывают восемь утра, но ему так и не удаётся вспомнить, какой сегодня день. В дверь всё ещё стучат, и он понимает, что это Андайн решила его навестить, и, наконец, идёт открывать.
Дом весь обернут защитной магией, и гости внутрь могут войти либо по приглашению, либо с увечьями, часто несовместимыми с жизнью. Капитана Королевской Гвардии это, конечно, не убьёт, но покалечит неслабо. Андайн прекрасно это знает, и только поэтому входная дверь до сих пор не была выбита мощным пинком.
Едва щёлкает замок, как в комнату врывается ураган, имя которому Андайн. Она мигом прижимает Папируса к стене, хватает за грудки, вздёргивая повыше, открывает рот, готовясь выплеснуть на непутёвого подчинённого гневную тираду. Контейнер с едой вылетает у него из рук и шлёпается об пол. Именно услышав этот звук, Андайн захлопывает клыкастую пасть, так ничего и не сказав.
Она хмурится, разглядывая Папируса получше. Так плохо даже Санс никогда не выглядел, что говорит о многом. Узкие зрачки переходят на склизкое пятно на полу — контейнер раскрылся при падении, но его содержимое мало похоже на что-то съедобное, — затем она оборачивается, окидывая взором комнату. В паре мест из ковролина выдраны крупные куски. Диван перевёрнут вверх тормашками и покрыт рваными дырами, из которых тут и там торчит набивка. Рядом валяется то, что раньше было мобильным телефоном. С люстры свисает одна из перчаток Папируса, вторая перекинута через перила лестницы. Тумба, на которой обычно стоит телевизор, расколота надвое. Самого телевизора нигде не видно. Столик, на котором обитает камень Санса, каким-то чудом ещё цел, а сам питомец с горкой засыпан кукурузными хлопьями и присыпкой для мороженого. Та часть кухни, которую видно в дверной проём, загажена так, что Вошуа окочурился бы от одного только её вида.
Андайн медленно опускает Папируса на ноги, ладони перемещаются на его плечи, крепко сжимают, и она смотрит ему в глазницы, надеясь, что он что-то скажет. Он молчит. Когда Андайн всё же спрашивает его, что случилось, Папирус окидывает комнату столь потерянным взглядом, будто сам впервые видит этот бардак. Она хмурится сильнее и, поддавшись догадке, спрашивает его, где Санс. В ответ он ругается на брата, на его безалаберность и лень, и неумение вовремя вернуться домой. На лице Андайн появляется понимание, а потом то же самое сочувствие, с которым на него смотрели подшефные ему псы. Папирус притихает. Эта эмоция смотрится так же неуместно в его жизни, как забитый одинаковыми контейнерами холодильник. Он не знает, что тут не так, а потому злится.
Когда Андайн озвучивает, что же он упустил, эта злость выплёскивается наружу. Он успевает оставить на её щеке глубокую царапину, прежде чем Капитан Королевской Гвардии прижимает его к полу, обездвиживая. Сил, чтобы вырываться, у него хватает совсем ненадолго. Андайн с несвойственным ей терпением дожидается, пока он угомонится, и повторяет сказанное. Папирус пару раз трепыхается и тихо, монотонно утверждает обратное. Она осторожно его отпускает. Он не предпринимает новых попыток на неё напасть. Все последующие её попытки вдолбить в него осознание реальности он пропускает мимо ушей.
Посчитав план А провалившимся, Андайн скалится, вздёргивает Папируса на ноги и за шкирку вытаскивает его из дому. Не ослабляя хватки, она тащит его в сторону пристани Лодочника. Прохожие провожают их взглядами, и она с долей удивления осознаёт, что в их глазах отражается далеко не злорадство. Она посильнее наматывает шарф Папируса на руку и ускоряет шаг.
Плавание до Хотлэнда проходит без происшествий. Только Лодочник напевает о двух братьях, один из которых потерялся в мире, а второй — в себе. Папируса трясёт.
Как только лодка стукается бортом о пристань, Андайн хватает его за плечевую кость и тянет его, едва переставляющего ноги, в сторону лабораторий. Если где и можно найти доказательства, в которые Папирусу придётся поверить, так это там.
Скелет безропотно следует за воительницей ровно до тех пор, пока не слышит поодаль имя своего брата. Обернувшись на звук, он видит монстра — мелкого огненного элементаля, — который, повязав куртку вокруг шеи на манер плаща, в подробностях расписывает своё недавнее убийство. Хвастается без запинок — явно не впервые — тем, что сорвал со слабенького монстра с всего-то одним HP немалое количество EXP. И чёрная куртка с пушистым капюшоном Папирусу до боли знакома.
Папирус срывается с места так резко, что Андайн не успевает его удержать. Все LV, которыми похвалялся элементаль, не спасают его, когда огненное тело пронзают десятки костей. Папирус вырывает у монстра куртку брата ещё до того, как тот успевает рассыпаться в пыль.
Андайн окликает скелета, медленно к нему приближаясь: одна рука протянута к нему, во второй зажато сияющее копьё. Папирус прижимает к себе куртку, уже осознавая, чья пыль осталась на подкладке. Ему больше не нужны никакие доказательства. Что-то внутри него обрывается. Ему становится по-настоящему всё равно.
Одёжка брата ему мала, и он завязывает рукава вокруг шеи, кривясь от того, что пришлось сделать так же, как монстр, который на то не имел никакого права. Он поднимает голову, окидывая взглядом недавних слушателей ныне покойного хвастуна: большинство сбежали сразу, но у парочки на это всё же мозгов не хватило. Андайн зовёт его ещё раз. Он приканчивает мелких сошек на месте, не дав им даже пискнуть.
От убийств где-то внутри него что-то немеет. Это лучше, чем острая боль потери. Взгляд пуст, но оскал складывается в ужасающую улыбку тяжелобольного. На случайных прохожих он набрасывается с остервенением умирающего зверя. Андайн, костеря его на чём свет стоит, кидается его останавливать.
Папирус успевает прибить с дюжину разных монстров, прежде чем Андайн валит его с ног. Прошедшие дни дают о себе знать, потому он оказывает сопротивление бурное, но непродолжительное. Андайн пригвождает его к земле несколькими копьями и с минуту просто наблюдает за тем, как он слабо пытается вырываться. Она знает: Папирус редко сдаётся, но это безумие даже для него.
В их мире нет такого понятия, как «друзья». И всё же...
Андайн мысленно извиняется, за̛нося̸ ̶коп̕ь̛ё н̵͍͇̮̳̥̟̪а̱̣̬̝д ч̸̫͔͝е̬͓р̨͚̫̣̫͈̟͎̹́е͈̬̕п͈̜̠̺̫̩о̯̤̩̬͢м͙̠̠̜̥̰̠͙̯͟͝ д̡̤͔̯̲̥̫̘̟̙̣̭͇͠ͅр͔̱͉̱̳͇͕͉̲͓̘͞͞у̸̼͎̣͖͉̝̮̼͎̳͚̞̯̘̮͎̤͉͘͠г̷̴̤̣̹͙̦̜̕а҉̶̹̤̩̙̲̮̪̙͖͞
Папирус останавливается посреди тропы, соединяющей дверь, ведущую в Руины, с городом. По позвоночнику пробегает холодок. Он перебарывает желание вздрогнуть: ни к чему показывать такие слабости там, где их есть кому увидеть.
Впереди уже видны первые дома, но неприятное чувство не желает отступать, и, поколебавшись, он разворачивается и идёт в обратном направлении. Все расставленные им ловушки находятся в идеальном состоянии — как и пять минут назад. Он раздражённо ворчит себе под нос, но упорно делает второй — ненужный — обход.
До конечной точки маршрута — сторожевой будки его брата — он добирается в считанные минуты. Санс спит, сложив руки на столешнице и положив на них голову. Папирус замирает. Ему чудится, что в будке лежит одна лишь куртка с меховым капюшоном, а подкладка пестрит пятнами пыли.
Наваждение быстро проходит.
В столешницу, перед самым носом Санса, втыкается кость. Скелет мигом вскидывает голову; левый глаз загорается красным. Прежде чем он успевает до конца проснуться и отыскать взглядом врага, в спинку стула, на котором он сидит, упирается кожаный сапог. Стул опрокидывается, и Санс кувыркается назад в сугроб. Над ним тут же нависает младший брат.
Папирус оставляет старшего в покое, только наградив его гневной тирадой и парой оплеух. Когда он уходит, Санс опускает в его адрес пару ласковых, которые Папирус оставляет без ответа.
Гнетущее чувство в его душе прошло.
Гостиная дома братьев-скелетов залита светом люстры.
Папирус, устроившийся на диване, отрывает взгляд от книги, когда слышит шаги на крыльце и щелчок замка. Санс входит, захлопывает за собой дверь и, не говоря ни слова, уходит на кухню. Папирус возвращается к чтению. Санс выходит обратно в гостиную с контейнером спагетти в руках, усаживается на свободное место на диване и молча ест.
Папирус мягко улыбается, сам не зная чему.
Ночью его будят вскрик и испуганные стоны старшего брата. Он рычит ругательства себе под нос, поднимается с кровати и направляется к брату в комнату. Открывает дверь ногой, подходит поближе к матрасу, пинает его и рявкает нечто нечленораздельное.
Санс просыпается, тяжело дыша, и, едва завидев брата, отползает от него как можно дальше. Папирус хмыкает, разворачивается и выходит. Санс провожает его удивлённым взглядом.
Папирус возвращается в свою комнату. Забравшись под одеяло, он принимает привычную позу, прикрывает глазницы. Слушает, как в соседней комнате ворочается и шуршит простынями Санс.
Папирус почти сразу проваливается в сон.